подь не посылалъ. Попадется, бывало, Горпинѣ гдѣ чужое дитя,—ужъ она цалуетъ его, цалуетъ, ласкаетъ; а сама вздохнетъ тяжело.
Вотъ и послалъ имъ Господь милость: родилась у нихъ дѣвочка. Лелѣетъ да нянчитъ Горпина своего первенчика; съ рукъ его не спускаетъ; только пробудится дитя, только пошевельнется—Горпина ужъ тутъ, какъ тутъ, около люльки, и креститъ его, и цалуетъ, и качаетъ, и поетъ надъ нимъ. На панщину ее погонятъ—Горпина дитя съ собой унесетъ, гдѣ-нибудь около себя помѣститъ, сама работаетъ и глазъ не сводитъ съ своего ребенка.
Бывало, молодицы и смѣются: »Что́«, говорятъ, »ваша дочка, Горпина?«
А она и начнетъ: »Ужъ усмѣхается, сестрицы голубушки, и ручки ко мнѣ протягиваетъ; ужъ знаетъ меня, ни къ кому и не идетъ, кромѣ меня. Свекоръ бубликомъ ее приманивалъ—не пошла къ нему! и въ ладошки уже бьетъ. Я выйду изъ хаты да и смотрю изъ-за дверей, а она водитъ-водитъ глазенками—меня ищетъ!«
»Разумница, разумница!« говорятъ Горпинѣ молодицы. »Готовь только рушники да приданое: скоро ее сватать будутъ.«
подь не посылал. Попадется, бывало, Горпине где чужое дитя, — уж она цалует его, цалует, ласкает; а сама вздохнет тяжело.
Вот и послал им Господь милость: родилась у них девочка. Лелеет да нянчит Горпина своего первенчика; с рук его не спускает; только пробудится дитя, только пошевельнется — Горпина уж тут, как тут, около люльки, и крестит его, и цалует, и качает, и поет над ним. На панщину ее погонят — Горпина дитя с собой унесет, где-нибудь около себя поместит, сама работает и глаз не сводит с своего ребенка.
Бывало, молодицы и смеются: «Что́», говорят, «ваша дочка, Горпина?»
А она и начнет: «Уж усмехается, сестрицы голубушки, и ручки ко мне протягивает; уж знает меня, ни к кому и не идет, кроме меня. Свекор бубликом ее приманивал — не пошла к нему! и в ладошки уже бьет. Я выйду из хаты да и смотрю из-за дверей, а она водит-водит глазенками — меня ищет!»
«Разумница, разумница!» говорят Горпине молодицы. «Готовь только рушники да приданое: скоро ее сватать будут.»
