»У меня дитя больное«, говоритъ она, а сама плачетъ.
»Пану работа нужна, а до твоего ребенка какое ему дѣло?«
Надо идти, нечего дѣлать. Взяла она свое дитя, закутала, да и побрела. Дитя бѣдненькое кричитъ да кричитъ. Стала Горпина подходитъ, а навстрѣчу ей самъ панъ, да такой гнѣвный! оборони Матерь Божья! Сталъ онъ Горпину словами обижать, а дитя на рукахъ у ней такъ и бьется—кричитъ. Панъ и пуще разгнѣвался.
»Прочь дитя! прочь! Работать надо, а не съ дѣтьми возиться!«
И велѣлъ десятнику отнести дитя домой.
»Ой па́ночку голубчику!« молитъ его со слезами Горпина, »хоть мнѣ самой отнести ее позвольте. Паночку мой! будьте милостивы! Это мое дитя, мое единое дитя!«
»Неси, неси!« говоритъ панъ десятнику. »А ты свое дѣло дѣлай, коли бѣды не хочешь нажить.«
Понесли дитя черезъ поле домой. Долго еще, долго слышала Горпина дѣтскій плачъ жалобный да болѣзненный; потомъ все тише, тише, наконецъ совсѣмъ затихло.
«У меня дитя больное», говорит она, а сама плачет.
«Пану работа нужна, а до твоего ребенка какое ему дело?»
Надо идти, нечего делать. Взяла она свое дитя, закутала, да и побрела. Дитя бедненькое кричит да кричит. Стала Горпина подходит, а навстречу ей сам пан, да такой гневный! оборони Матерь Божья! Стал он Горпину словами обижать, а дитя на руках у неё так и бьется — кричит. Пан и пуще разгневался.
«Прочь дитя! прочь! Работать надо, а не с детьми возиться!»
И велел десятнику отнести дитя домой.
«Ой па́ночку голубчику!» молит его со слезами Горпина, «хоть мне самой отнести ее позвольте. Паночку мой! будьте милостивы! Это мое дитя, мое единое дитя!»
«Неси, неси!» говорит пан десятнику. «А ты свое дело делай, коли беды не хочешь нажить.»
Понесли дитя через поле домой. Долго еще, долго слышала Горпина детский плач жалобный да болезненный; потом всё тише, тише, наконец совсем затихло.
