нецъ игралъ на щекахъ; и въ бѣломъ, широкомъ капотѣ она сидѣла передъ письменнымъ столомъ, на которомъ лежала бумага большаго формата.
— Здравствуй Надя! сказалъ я входя.
На зовъ мой взоръ ея разомъ сверкнулъ, какъ чаша темнаго вина отъ неосторожнаго толчка.
— Не мѣшай, не мѣшай мнѣ! воскликнула она. — Я занята.
Взглянувъ на крупное заглавіе большаго листа, я прочелъ: „Аріадна, драма въ пяти дѣйствіяхъ“.
Это совершенно несвойственное Надѣ авторство, необычайно яркій цвѣтъ ея лица и блескъ глазъ сразу высказали мнѣ убійственную истину. Бѣдное дитя не выдержало всѣхъ потрясеній. Передо мною сидѣла прелестная и безумная Надя.
— Надя! сказалъ я, насколько возможно убѣдительно. У тебя, дружекъ, лихорадка и тебѣ слѣдуетъ отдохнуть. Лягъ въ постель и, если хочешь, я тебѣ почитаю.
Долго не соглашалась она на всѣ мои просьбы, но наконецъ встала и пошла въ свою спальню. Минутъ черезъ десять, показавшихся мнѣ цѣлою вѣчностью, я слегка пріотворилъ половинку двери, чтобы взглянуть на происходившее въ спальнѣ. Я сдѣлалъ это крайне тихо и осторожно, полагая, что больная въ волненіи своемъ и не замѣтитъ моей продѣлки. Но едва мой зрачекъ увидалъ ее стоящею во весь ростъ на постели, какъ, обративъ глаза къ двери, за которою я таился, она пронзительно взвизгнула и бросилась въ постель. Видя, что мое присутствіе дѣйствуетъ на нее раздражительно, я передалъ Любинькѣ и женщинамъ уходъ за больной. Черезъ часъ пріѣхалъ Борисовъ, и, вмѣстѣ съ зятемъ моимъ Александромъ Никитичемъ, мы составили домашній совѣтъ и рѣшили безотлагательно везти больную въ Орелъ къ тамошнимъ врачамъ. Такимъ образомъ мой варшавскій крытый тарантасъ опять сослужилъ службу и довезъ больную до Мценска и по шоссе до Орла. Здѣсь лучшимъ докторамъ города — Кортману и инспектору врачебной управы Майделю, рѣзавшимъ ногу покойному отцу, — пришлось снова брать на свои руки и дочь. Мѣсяцъ продолжались безполезныя попытки облегчить страданія больной. Являлся между прочимъ и женатый братъ мой Василій, чтобы хотя глазкомъ
