Однажды, когда мы съ Марьей Петровной взапуски жаловались на тяжесть нравственнаго одиночества, мнѣ показалось, что предложеніе мое прекратить это одиночество не будетъ отвергнуто. Къ этому времени, отыскалъ меня пріѣхавшій въ Москву и остановившійся на Кузнецкомъ мосту въ гостинницѣ „Россія“ зять мой А. Н. Ш—ъ, который скуки ради привезъ съ собой старуху Вѣру Алексѣевну, носившую меня и всѣхъ моихъ братьевъ и сестеръ когда-то на рукахъ. Старуха жаловалась мнѣ, что кормившій ее всякаго рода московскими сластями Александръ Никитичъ, въ то же время кололъ ими ей глаза, на что Александръ Никитичъ серьезно восклицалъ:
— Да какъ же мнѣ ее не ругать? Сегодня утромъ полфунта колбасы и два калача съѣла. Этакая утроба ненасытная!
Еще не придя къ окончательному, внутреннему рѣшенію, я вкратцѣ изложилъ всѣ обстоятельства моего сближенія съ Боткиными Александру Никитичу, не лишенному, не взирая на недостатки школьнаго образованія, здраваго смысла. Когда между прочимъ я спросилъ его, не слѣдуетъ ли мнѣ списаться съ родными, въ случаѣ окончательнаго моего рѣшенія на бракъ, Александръ Никитичъ сказалъ: „кабы ты ожидалъ при этомъ отъ нихъ какой особенной помощи, то я бы понялъ, почему ты ищешь ихъ совѣта. А въ настоящемъ случаѣ ты лучше всякаго знаешь, что тебѣ болѣе подходяще. Тебя никто не спрашивалъ въ подобныхъ случаяхъ; нечего и тебѣ безпокоиться“.
Между тѣмъ въ домѣ Боткиныхъ я узналъ, что Марья Петровна на дняхъ уѣзжаетъ заграницу, сопровождая больную замужнюю сестру, которую московскіе доктора отправляли на воды. По всѣмъ обстоятельствами дальнѣйшее колебаніе становилось невозможнымъ. И однажды, когда мы, ходя по маросейской залѣ, въ виду ощущаемой возможности избавиться отъ нравственной безпріютности и одиночества, невольно стали на нихъ жаловаться, — я рѣшился спросить, нельзя ли намъ помочь другъ другу, вступая въ союзъ, способный вполнѣ вознаградить человѣка за все стороннее безучастіе. Хотя такой прямой вопросъ и ставилъ Марью Петровну, за отсутствіемъ Василія Петровича, въ очевидное
