ствіи: „неужели, господа-писатели, всѣ вы такіе безтолковые? Вы же съ Иваномъ ѣздили въ Топки и роздали тамъ мужикамъ всю землю, а теперь тотъ же Иванъ пишетъ мнѣ: „дядя, какъ бы продать Топки?“ Ну что же бы тамъ продавать, когда бы вся земля осталась розданною крестьянамъ? Спрашиваю двухъ мужиковъ богачей, у которыхъ своей покупной земли помногу: „какъ же ты, Ефимъ, не постыдился просить?“ — „Чего жь мнѣ не просить? Слышу, — другимъ даютъ, чѣмъ же я то хуже?“
Не стану утомлять читателя описаніемъ охотъ за куропатками и съ 8-го сентября за вальдшнепами, которымъ мы предавались съ Тургеневымъ въ окрестностяхъ Спасскаго.
Время подходило къ октябрю, и мы стали собираться въ Москву, куда Борисовы однако съ нами не поѣхали. По пріѣздѣ въ Москву я встрѣтился съ самыми неутѣшительными событіями. Бѣдная невѣстка моя Екат. Дмитр. лежала въ горячкѣ на квартирѣ на Мясницкой, тогда какъ отецъ ея Мансуровъ проживалъ отдѣльно въ одномъ изъ ближайшихъ переулковъ. Докторъ, у котораго я помѣстилъ больнаго брата, разсказывалъ, что брату совѣтовали ежедневныя прогулки, и что онъ, повидимому, сталъ укрѣпляться въ силахъ; но однажды докторъ замѣтилъ у него значительную опухоль груди, которая еще прибавилась на слѣдующій день, а на третій утромъ его нашли въ постели скончавшимся отъ водяной въ груди. Объ этомъ конечно умолчали передъ больной его женою, до собственной кончины не знавшей о смерти мужа, за которымъ послѣдовала въ самомъ непродолжительномъ времени. Поклонившись ей въ ея глазетовомъ гробу, я невольно припомнилъ, какъ за годъ съ небольшимъ они оба съ мужемъ волновались по случаю тринадцати за столомъ въ день ея рожденія.
Со времени нашего съ женою отъѣзда въ Москву, Левъ Никол. Толстой успѣлъ, какъ видно изъ слѣдующаго его письма, присланнаго мнѣ въ Москву изъ Новоселокъ, поохотиться съ Борисовымъ, который и сдалъ ему на время своего доѣзжачаго Прокофія съ лошадью и съ гончими.
24 октября графъ писалъ мнѣ въ Москву:
„Душенька дяденька Фетинька! Ей Богу душенька, и я
