Тѣмъ не менѣе привожу здѣсь письмо Борисова, какъ человѣка, которому еще долго суждено было идти въ жизни объ руку со мною.
„Вчера вернулся изъ Кутаиса, куда на минуточку съѣздилъ провѣдать нашихъ раненыхъ. Нашелъ ихъ какъ нельзя лучше расположившимися въ домѣ у военнаго губернатора князя Гагарина, и не терпи они страданій непобѣдимыхъ еще для человѣчества, то лучше бы и жизни не надо. Вотъ у нихъ-то прочелъ я Каленика[1], и нужно ли тебѣ говорить, другъ мой, сколько навалилось воспоминаній прошлаго. Я не зналъ вѣдь твоего геніальнаго деньщика, а все, что тебя окружаетъ и живетъ съ тобою, мнѣ необходимо знать, какъ дополненіе самого тебя, самаго необходимѣйшаго изъ остатковъ счастливыхъ моихъ временъ. Я люблю безгранично предаваться прошлому, когда въ немъ видится твоя физика. Жалѣю поминутно, что ты далеко, но все-таки благословляю судьбу, что ты вышелъ на настоящую дорогу; тутъ ты лучше сохранишься, и вѣрнѣе обезпечены будущія твои и мои житейскія помышленія. Среди всѣхъ кочевьевъ и битвъ я ихъ не откладываю совсѣмъ, — подумываю иногда, такъ про себя, вернусь же когда-нибудь я изъ Азіи, увижу и тебя, а тамъ увидимъ, какъ жить-то будетъ лучше. Не хотѣлъ бы видѣть тебя здѣсь, потому что, какъ будто нарочно, судьба преслѣдуетъ меня во всемъ, что мнѣ болѣе дорого по сердцу. Были у насъ дѣла жаркія, и безъ примѣси грусти не могу о нихъ вспомнить: потерялъ лучшихъ моихъ товарищей, съ которыми не то что служилъ, но жилъ вмѣстѣ; замѣнить ихъ некѣмъ, а одиночество такъ тяжело, что начинаю впадать въ прежнюю тоску, отъ которой не находилъ мѣста. Мнѣ дѣлали разныя предложенія перейти въ Штабъ; тогда я отказался, теперь быть можетъ рѣшусь. Вѣрно ты гдѣ-нибудь да прочтешь о дѣлахъ въ Гуріи, о сраженіи при Ланчсхутѣ 27 мая и на р.
- ↑ Мой разсказъ въ «Отечественныхъ Запискахъ».
