подпертъ громаднымъ дубовымъ бревномъ. — „Николай Ивановичъ, что же это?“ спрашиваете вы. — „Мы, знаете-съ, для васъ хлопочемъ; извѣстное дѣло, подалась стѣна, — такъ какъ бы чего грѣхомъ не случилось. Потрудитесь взглянуть въ середину: тамъ даже углы изъ пазовъ вышли“.
— Николай Ивановичъ, да какъ же имъ не выйти изъ пазовъ, когда вы въ закрома на пятомъ этажѣ постоянно сыпете до трехъ тысячъ четвертей пшеницы? Вѣдь это 30 тысячъ пудовъ вѣсу.
— Помилуйте! мы никогда болѣе тысячи тамъ не держимъ.
— А мельницу между тѣмъ необходимо перестраивать.
И вотъ я снова на Тиму, и мнѣ случилось весьма сходно, верстъ за 20, купить сотъ пять превосходнѣйшихъ дубовъ, которые и были привезены на мою усадьбу зимою. Уже въ то время Никол. Иван. заговаривалъ, не лучше ли промѣнять мельницу (какъ онъ выражался) — на деньги, т. е. продать ему. Но, конечно, увлекаясь мечтами о вѣчной арендной собственности (Ник. Ив. платилъ 2 тысячи руб. аренды) съ прибавленіемъ живописной усадьбы, я отклонилъ предложеніе. Между тѣмъ Ник. Ив. весьма категорически доказалъ мнѣ, что перестройка мельницы потребуетъ 20 тысячъ расходу (которыхъ у меня не было), — и на вопросъ объ арендной суммѣ, которую онъ затѣмъ будетъ платить, — пояснилъ, что сумма останется все тѣ же 2 тысячи рублей, — „ибо, говорилъ онъ, мы платимъ аренду съ годоваго заработка, и намъ все равно, крѣпка ли у хозяина мельница, на которой мы работаемъ, а платить за ея благонадежность намъ не подъ разсчетъ-съ“. Понятно, что, хотя я видимо весьма мало обратилъ вниманія на эти слова, они внутренно были для меня ушатомъ холодной воды на голову. И съ той поры я навсегда превратился въ ожесточеннаго врага мельницъ съ помѣщичьей точки.
Тургеневъ писалъ:
„Получилъ я ваше письмо, любезнѣйшій Аѳан. Аѳан., оно очень многорѣчиво и внушено вамъ чувствомъ искренняго
