ственный приговоръ, — я въ то же время съ простодушіемъ ребенка вѣрилъ въ общественные выборы и приговоры. Болѣе скептическій Борисовъ старался охладить мой либеральный пылъ, увѣряя, что тутъ никакихъ общественыыхъ выборовъ не предстоитъ, а что все заранѣе прилажено и приказано крестьянамъ мировыми посредниками, и такимъ образомъ, при такой рѣшающей массѣ шаровъ, свободная борьба невозможна. Подъ вліяніемъ возникающего негодованія, я сейчасъ же написалъ самую жестокую филиппику, противъ недобросовѣстнаго давленія на общественное мнѣніе, и рѣшилъ прочесть свою статью въ земскомъ собраніи передъ самыми выборами.
Борисовъ сообщилъ мнѣ, что переводитъ Петю изъ Peter-Schule въ лицей Каткова, на что уже получилъ согласіе послѣдняго.
На другой день мы оба съ Борисовымъ въ качествѣ гласныхъ отправились въ собраніе. Каково было мое изумленіе, негодованіе и разочарованіе, когда, выпросивъ у предсѣдателя разрѣшенія прочесть свою рѣчь, я замѣтилъ, начавши чтеніе, что всѣ власть имѣющіе употребляли всевозможныя усилія, для того чтобы рѣчь моя не была въ залѣ слышна. Ноги задвигались подъ столами и стульями, жестокій кашель напалъ на всѣхъ, секретари всѣхъ вѣдомствъ, сосредоточивающихся въ рукахъ предводителя, заходили со своими докладами. Я преднамѣренно сократилъ чтеніе и сѣлъ на свое мѣсто.
Принесли ящики съ шарами, и баллотировка началась. Смущенный и едва соображая происходящее, я вышелъ въ другую комнату, когда провозгласили мое имя. Видимо раздраженный и поблѣднѣвшій Борисовъ подошелъ ко мнѣ, пока меня баллотировали, и сказалъ: „это такая гадость, что отнынѣ нога моя не будетъ ни въ какомъ собраніи. Удивляюсь, какъ ты не отказался отъ выборовъ“.
Въ эту минуту кто то изъ властей подошелъ ко мнѣ и объявилъ, что, за исключеніемъ трехъ черняковъ, я выбранъ подавляющимъ большинствомъ. Другіе конкурренты, искавшіе счастья, провалились, а М—овъ, въ виду моего блистательнаго избранія, наотрѣзъ отказался отъ баллотировки.
Выходя изъ отдѣльной комнаты, я дотого былъ смущенъ
