ренія, чтобы не сказать — безъ радости. Такъ было и съ бѣдною Надей.
Толстой писалъ отъ 5 марта 1869 года:
„Ради Бога не измѣните, милый другъ. Съ 13-го на 14-е въ ночь васъ будутъ дожидаться лошади въ Ясенкахъ. А то кончится тѣмъ, что мы съ вами съ удивленіемъ встрѣтимся на томъ свѣтѣ. — „А, вы ужь здѣсь, Аѳан. Аѳан.?“ — Виноватъ я за то, что не писалъ вамъ; но не наказывайте меня и пріѣзжайте не на день, а на два. Много надо поговорить. Наши душевные поклоны съ женою Марьѣ Петровнѣ. Ждемъ васъ съ большою радостью.
Съ первыхъ дней открытія мценскаго мироваго съѣзда, ежемѣсячныя засѣданія его остались вѣрными по сей день 12-му числу каждаго мѣсяца. Письмо графа, очевидно, приглашало меня воспользоваться прямо со съѣзда сравнительной близостью Ясенковъ отъ Мценска.
Въ маѣ месяцѣ въ Степановку прибылъ съ молодою женою одинъ изъ меньшихъ братьевъ Боткиныхъ, Владиміръ, славившійся между знакомыми физическою силой и гимнастическими упражненіями. Я помню, какъ, возвращаясь теплой вечернею зарею въ половинѣ мая со степной прогулки, онъ остановился и, глубоко вздохнувъ, воскликнулъ, обращаясь къ женѣ своей: „неправда ли, что подобный воздухъ прибавляетъ десять лѣтъ жизни?“ Такое идиллическое расположеніе духа юнаго силача, заставило насъ разсказывать объ осеннемъ пріѣздѣ въ Степановку втораго изъ старшихъ братьевъ Боткиныхъ — Николая, съ которымъ мы не разъ встрѣчались въ нашихъ воспоминаніяхъ, какъ съ человѣкомъ, находившимъ величайшую отраду въ доставленіи удовольствія другимъ. Въ послѣднее время онъ и въ Москвѣ появлялся рѣдко, а предавался своимъ нескончаемымъ путешествіямъ по Малой Азіи и Египту, такъ какъ Европа уже видимо ему надоѣла. Въ единственный пріѣздъ свой прошлою осенью въ Степановку, онъ прямо объявилъ, что пріехалъ проститься передъ отъѣздомъ въ Египетъ. Но при этомъ онъ былъ неузнаваемъ: онъ дотого былъ мраченъ, не взирая на всѣ усилія сопро-
