къ ногамъ. Вотъ эту кушетку Петруша избралъ своею главною квартирой. Тутъ, ложась на грудь, онъ обыкновенно подпиралъ голову локтями и, читая книгу, болталъ поднятыми отъ колѣнъ ногами. Когда, бывало, въ свободные дни я послѣ завтрака садился въ столовой на диванъ противъ двери, то привыкъ видѣть за дверью мельканіе пары ребяческихъ ногъ въ бѣлыхъ чулкахъ и черныхъ ботинкахъ.
Однажды, когда ботинки дѣлали свое дѣло, я увидалъ изъ заднихъ комнатъ подошедшаго Ѳедора Ѳедоровича съ сѣрою шляпою въ рукахъ.
— Peter, wollen wir spazieren gehen.
Отвѣта нѣтъ, и ботинки продолжаютъ свое однообразное болтаніе. Простоявъ съ минуту, Ѳедоръ Ѳедоровичъ самымъ убѣдительнымъ голосомъ напѣваетъ свое воззваніе. Мельканіе ботинокъ продолжается. Третій призывъ не нарушаетъ ихъ мельканія.
— Петруша, говорю я, самымъ дружелюбнымъ голосомъ: ну какъ же тебѣ, любезный другъ, не стыдно заставлять человѣка понапрасну стоять передъ тобою!
Ботинки продолжаютъ раскачиваться, какъ будто бы я не произнесъ ни одного слова.
— Петруша! крикнулъ я отрывисто тѣмъ голосомъ, какимъ Василій Павловичъ, бывало, просилъ меня скомандовать противъ вѣтра: „эскадронъ, стой!“ — Когда я тебя зову, ты въ ту же минуту долженъ, какъ пуля, нестись къ моимъ ногамъ!
Не успѣлъ я окончить этихъ словъ, какъ уже пронесшійся во весь духъ Петруша, блѣдный и дрожащій, стоялъ около моихъ колѣней.
— Видишь, сказалъ я, я настолько довѣряю твоему уму, что надѣюсь, это будетъ тебѣ урокомъ. Не мнѣ судить твои отношенія къ отцу твоему. Но твои отношенія ко мнѣ совершенно просты: мое дѣло требовать отъ тебя того, что я считаю справедливымъ: а твое — безпрекословно исполнять мои требованія. А теперь ступай гулять и будемъ друзьями.
Я не ошибся: съ этой минуты мнѣ ни разу не пришлось встрѣчаться съ тѣнью ослушанія со стороны Петруши. А впослѣдствіи онъ доказалъ несомнѣннымъ образомъ, что единственнымъ человѣкомъ, котораго онъ любилъ, былъ я.
