Наступилъ декабрь, и жена моя уѣхала въ Москву, оставивъ меня одного съ письмоводителемъ. Само собою разумѣется, что, по принятіи мною въ опеку имѣній малолѣтнихъ, всѣ массы бумагъ, документовъ и плановъ по разнымъ картонкамъ и ящикамъ привезены были ко мнѣ. А вотъ наконецъ и управляющій, съ которымъ я познакомился на похоронахъ Борисова, подъ предлогомъ задержки по дѣламъ, прислалъ мнѣ къ подписи готовые опекунскіе отчеты. Заглянувши въ нихъ, я убѣдился въ двухъ вещахъ: вопервыхъ, что управляющій былъ въ полной увѣренности, что я отчетовъ провѣрять не стану и все подмахну не читавши; а вовторыхъ, сперва изъ окончательныхъ выводовъ, a затѣмъ и изъ подробностей, я пришелъ къ заключенію о преднамѣренномъ уменьшеніи всѣхъ цифръ доходностей до невозможнаго минимума.
Время близилось къ вечернему чаю, который подавался въ столовой подъ единственной лампою, тогда какъ гостиная и слѣдующая за нею комната были безъ огня. Злополучные отчеты лежали на столѣ, а я, не зная что предпринять для пресѣченія зла, въ волненіи ходилъ взадъ и впередъ изъ темныхъ комнатъ въ залу. Вдругъ звонокъ, и въ передней у входной двери появилась высокая фигура, казавшаяся еще
