вмѣстѣ съ господиномъ Каврайскимъ, женатымъ на сестрѣ бывшаго его господина Мансурова въ Вятку, гдѣ Каврайскій устроилъ винокуренный заводъ.
— Знаю, знаю! воскликнулъ Иванъ Петровичъ. — Тамъ Мартыновичъ нашъ женился и купилъ землю, но по смерти жены и Каврайскихъ все продалъ и съ деньгами вернулся на родину въ бывшій Мансуровскій Подбѣлевецъ, въ 4-хъ вер. отъ Новоселокъ.
— Боже! воскликнулъ я, — возможно ли, чтобы подобные Мартыновичу люди самобытно существовали на земномъ шарѣ? Онъ могъ жить у Мансурова, у насъ, у Каврайскаго; но я представить не могу, чтобы подобный человѣкъ жилъ гдѣ либо самостоятельно.
— Но за то такова эта и самостоятельность, замѣтилъ Иванъ Петровичъ. — По своему добродушію онъ поселился у родныхъ своихъ братьевъ, бывшихъ Мансуровскихъ крестьянъ, и тѣ, конечно, съ того начали, что обобрали его вчистую, за исключеніемъ платья и медвѣжьей шубы, завѣщанныхъ ему покойнымъ бариномь, и которыхъ онъ, не смотря на малый ростъ свой не передѣлывалъ съ большаго роста, а только подворачивая рукава и брюки проносилъ всю свою жизнь. Вообрази, что, не взирая на лѣта, онъ по наружности весьма мало измѣнился, и въ рыжеватыхъ его вискахъ нѣтъ ни одного сѣдаго волоса. Зато ничто не можетъ сравниться съ его нищетою. Обобравшіе его братья его не кормятъ. Я очень радъ, продолжалъ Борисовъ, случаю поговорить съ тобою о старикѣ. Невозможно оставить его, безпомощнаго, въ такомъ положеніи, и если мы съ тобой дадимъ ему въ мѣсяцъ по 2 р. 50 к., то по крайней мѣрѣ онъ не умретъ голодной смертью.
Конечно, я съ радостью принялъ это предложеніе и тутъ же выложилъ свою часть за два мѣсяца. Слуга доложилъ, что Сергѣя Мартыновича накормили на кухнѣ, и онъ пришелъ въ переднюю. „Веди его, сюда въ кабинетъ“, сказалъ Иванъ Петровичъ.
— Сергѣй Мартыновичъ! воскликнулъ Борисовъ навстрѣчу вошедшему и дѣйствительно мало измѣнившемуся старику.— Узнаете ли, кто передъ вами?
