— На станцію пришла депеша, и всѣ объ этомъ говорятъ.
На другой, день слухъ все разростался, а на третій день явились печатныя подтвержденія громовой вѣсти.
Л. Толстой писалъ:
„Помню, когда получилъ ваше письмо, дорогой Аѳанасій Аѳанасьевичъ, какъ мнѣ удивительно показалось, что вы такъ далеко заглядываете, — 12 мая. Показалось особенно странно, потому что въ этотъ же день я узналъ о смерти Достоевскаго. А вотъ и 12 мая, и мы живы. Пожалуйста простите меня за мое молчаніе и не накажите меня и жену тѣмъ, чтобы отмѣнить вашъ пріѣздъ къ намъ. Пожалуйста не сердитесь на меня. Я очень заработался и очень постарѣль нынѣшній годъ; но не виноватъ въ перемѣнѣ моей привязанности къ вамъ.
Въ іюнѣ пришло письмо, на адресѣ котораго я съ восторгомъ узналъ руку брата. Гдѣ онъ и что онъ? — Братъ писалъ изъ Америки изъ штата Огіо: „проживаю у хозяина древеснаго питомника (Nurseryman). Это добрѣйшіе и прекраснѣйшіе люди. Полиція притѣсняетъ изъ-за паспорта. Нельзя ли возобновить его? Здоровье плохо. Нельзя ли сколько нибудь денегъ?“
Конечно, первѣйшимъ моимъ дѣломъ было написать Nurseryman’y, что въ скорости за этимъ письмомъ онъ получитъ деньги, и что я удивляюсь словамъ брата, касательно затрудненій съ паспортомъ въ странѣ, гдѣ паспортная система не существуетъ. Единовременно съ этимъ письмомъ я обратился въ контору Боткиныхъ съ просьбою о переводѣ денегъ черезъ ихъ лондонскаго агента. Черезъ полтора мѣсяца Nurseryman писалъ черезъ своего знакомаго по французски, что деньги онъ черезъ банкирскую контору получилъ въ двойномъ количествѣ противъ должныхъ ему Шеншинымъ, который, на другой день послѣ отправки ко мнѣ письма, неизвѣстно куда скрылся, оставивъ свой небольшой
