Сердечно благодарю васъ, что вспомнили обо мнѣ. Вы не можете сомнѣваться въ томъ великомъ интересѣ, съ которымъ я прочту вашъ переводъ. Что же касается до личныхъ моихъ отношеній къ вамъ, то они никогда не измѣнялись, не смотря на нѣкоторыя недоразумѣнія. Да къ тому же, и вы и я, мы оба на склонѣ нашихъ лѣтъ, и что бы мы были за люди, если бы старость не научила насъ уваженію свободы мнѣній, чувствъ и т. п.? Я въ апрѣлѣ мѣсяцѣ буду въ Москвѣ и надѣюсь застать еще васъ тамъ, такъ же какъ и Толстыхъ. Поклонитесь имъ всѣмъ отъ меня, а также и вашей супругѣ, которую благодарю за память. Съ Новымъ Годомъ, съ новымъ... (или со старымъ?) счастьемъ!!
Давнымъ давно, въ разговорахъ со мною о Гораціи, Тургеневъ, упоминая, что я его перевелъ, полу-укоризненно прибавлялъ: „не всего“. Это словечко было для меня тѣмъ непріятнѣе, что я самъ давно чувствовалъ этотъ изъянъ. Еще въ 60-хъ годахъ мною переведено было посланіе къ Пизонамъ. Оно, въ то время просмотрѣнное П. М. Леонтьевымъ, было набрано для Русск. Вѣстника; но издатели не рѣшились напечатать такую классическую вещь, страха ради іудейскаго. Каковъ былъ уровень общественнаго мнѣнія по сравненію хотя бы съ англійскимъ за 50 лѣтъ тому назадъ, когда Вальтеръ-Скоттъ говорилъ, что готовъ бы отдать половину своей славы за знаніе греческаго языка, недостатокъ котораго онъ болѣзненно чувствуетъ всю жизнь.
Въ мартѣ, по возвращеніи въ Воробьевку, я усердно задался мыслью завершить полный переводъ Горація и представить его на общій судъ.
Зная по опыту трудность, встрѣчаемую при переводахъ классиковъ, я просилъ моего добраго московскаго знакомаго поискать для меня на лѣто послѣ экзаменовъ за извѣстное вознагражденіе хорошаго студента филолога, способнаго дѣлать справки по мѣрѣ надобности и моему указанію. На это мой пріятель отвѣтилъ, что такого студента онъ не знаетъ, но что, когда онъ сталъ объ этомъ говорить между своими товарищами учителями гимназіи, одинъ изъ нихъ, препода-
