каго рода и вида! Вотъ, напримѣръ, въ темносиней курткѣ съ небольшими мѣдными пуговицами, расположенными лирой, 16-ти или 17-ти лѣтній сынъ сенатора М. А. Дмитріева, оберъ-прокурора московскаго сената. Дмитріевъ этотъ, племянникъ баснописца Ивана Ивановича Дмитріева, замѣчательно образованный человѣкъ, переводчикъ сатиръ Горація, по убѣжденіямъ сторонникъ Хомякова, Аксаковыхъ и Погодина, былъ въ то же время острякъ въ Пушкинскомъ родѣ. Когда однажды чуть ли не Снѣгиревъ, вслѣдствіе ложной вѣсти о смерти Дмитріева, выпустилъ слѣдующую эпиграмму:
„Михайло Дмитріевъ умре,
Считался онъ лишь въ пятомъ классѣ,
Былъ камеръ-юнкеръ при Дворѣ
И камердинеръ при Парнасѣ“.
Дмитріевъ отвѣчалъ слѣдующимъ четверостишіемъ:
„Не умеръ я, хвала судьбѣ,
Могу полезнымъ быть я снова,
Быть въ явной съ Вяземскимъ борьбѣ
И молча плюнуть въ Снѣгирева“.
Вотъ этотъ-то поэтъ, съ которымъ мнѣ впослѣдствіи пришлось ближе познакомиться, передалъ другу своему Погодину сына, прося дѣлать что угодно для его исправленія, такъ какъ малый де отъ рукъ отбился.
Были тамъ два брата Вегнеры, о которыхъ ничего не могу сказать, кромѣ того, что, вопреки строгому запрету Погодина, они накуривали дортуаръ, служившій вмѣстѣ и классною, Жуковымъ до невозможности. Былъ тамъ горбоносый, смуглый и черноволосый тифлисскій армянинъ Тындоевъ, хваставшийся количествомъ верблюдовъ у своего отца. О, какъ премудры современные педагоги, толкующіе о неподсильности древнихъ языковъ для своихъ воспитанниковъ! Ничего страннѣе и несообразнѣе не могло быть Тындоева, держащаго въ рукахъ латинскій словарь и Корнелія Непота. Совершенный верблюдъ, читающій по-латыни. Конечно, далѣе покупки блестящей циммермановской шляпы къ Святой, образованіе его идти не могло.
