Какъ бы педагоги и физіологи ни отнеслись къ словамъ моимъ, я буду настойчиво утверждать: первымъ впечатлѣніемъ, сохранившимся въ моей памяти, было, что кудрявый, темнорусый мужчина, въ свѣтлосинемъ халатѣ на черномъ калмыцкомъ мѣху, подбрасываетъ меня подъ потолокъ, и мнѣ было болѣе страшно, чѣмъ пріятно. Самыя черты лица этого человѣка твердо врѣзались мнѣ въ память, такъ что я узналъ его двадцать лѣтъ спустя, хотя въ теченіи всего этого времени не видалъ даже его портрета. Этотъ человѣкъ былъ родной братъ матери моей, сынъ Дармштадтскаго оберъ-кригсъ-коммисара Карла Беккера, носившій въ Россіи имя Эрнста Карловича, точно такъ же, какъ мать моя, до присоединенія къ православной церкви,носила названіе Шарлотты Карловны. Но какъ воспріемникомъ ея былъ родной братъ отца моего Петръ Неофитовичъ, то мать въ православіи называлась Елизаветой Петровной. Такое свѣтлое пятно на непроницаемомъ мракѣ памяти моей въ данное время почти невѣроятно, такъ какъ мнѣ не могло быть болѣе 1½ года отъ роду. Конечно, я ничего не помню, какимъ образомъ дядя Эрнстъ прибылъ къ намъ въ Новоселки и снова уѣхалъ въ Дармштадтъ. Точно такъ же, какъ память моя до самыхъ слабыхъ сумерковъ своихъ находитъ лики моихъ родителей и моего
