манъ, говорила: „берите, да чтобы Михаилъ Петровичъ не видалъ“.
Черезъ нѣсколько времени Введенскій объявилъ мнѣ, что Засицкая будетъ въ Москву и пріѣдетъ навѣстить его. Что Погодинъ принялъ живое участіе во Введенскомъ, было очевидно. Но кто входилъ въ подробности его обстановки, сказать не умѣю. Вмѣсто общей съ Медюковымъ комнаты, Введенскому отдана была та большая комната во флигелѣ Рудольфа Ивановича, въ которой мы нѣкогда представляли мертвецовъ. Введенскому за изящными ширмами была устроена великолѣпная кровать съ разостланнымъ передъ ней ковромъ. По всей комнатѣ были устроены отдѣльные пріюты для письменнаго стола и дивана съ круглымъ передъ нимъ столомъ, окруженнымъ креслами.
На время пріѣзда Засицкой въ распоряженіе Введенскаго Погодинъ предоставилъ свою карету съ парою прекрасныхъ рыжихъ лошадей. Не нужно было обладать большимъ соображеніемъ, чтобы понять, что все это не болѣе какъ мишура, которая спадетъ сама собою по отъѣздѣ Засицкой. А если такой умный и почтенный человѣкъ, какъ Михаилъ Петровичъ, плелъ эту мишуру, то неудивительно, что и я пробовалъ отличиться на томъ же поприщѣ; и когда Введепскій, накупивъ конфектъ и фруктовъ, приказалъ запрягать карету, чтобы ѣхать за ожидаемой гостьей, то заглянувши въ свой бумажникъ, сказалъ: „эхъ, досада! все хорошо, а главнаго то, денегъ — мало!“
— Хотите, сдѣлаю много? спросилъ я. Только слушайтесь меня. Показывайте, много ли у васъ въ бумажникѣ денегъ.
— Да вотъ двѣ четвертныхъ, три красненькихъ, четыре синенькихъ, стало быть всего товару наберется рублей сто.
Я вспомнилъ, что видѣлъ у Рудольфа Ивановича бѣлую китайскую бумагу, въ которую онъ завертывалъ свои рѣдкости, и выпросилъ у него нѣсколько листовъ. Въ лавочкѣ нашлась красная промокательная бумага, а пустые картузы Жукова были у Вегнеровъ и у меня самого. Всю эту бумагу я аккуратно порвалъ по формату ассигнацій и, уложивъ пачками, вложилъ каждую въ соответственную ей ассигнацию. Когда бумажникъ вздулся почти до нескромности, я ска-
