цузъ, тогда какъ молодой Аполлонъ Александровичъ жилъ въ отдѣленіи налѣво, которое занималъ и въ настоящее время. Французъ кончилъ свою карьеру у Григорьевыхъ, по разсказамъ Александра Ивановича, тѣмъ, что за годъ до поступленія Аполлона въ университетъ, напился на Святой дотого, что, не различая лѣстницы, слетѣлъ внизъ по всѣмъ ступенькамъ. Разсказывая объ этомъ, Александръ Ивановичъ прибавлялъ: „снисшелъ еси въ преисподняя земли“.
Для меня слѣдомъ многолѣтняго пребыванія француза являлось превосходное знаніе Аноллономъ французскаго языка, съ одной стороны, и съ другой —безсмысленное повтореніе пьянымъ поваромъ Игнатомъ французскихъ словъ, которыхъ онъ наслышался, прислуживая гувернеру.
— Команъ ву порте ву? Вуй, мосье. Пранъ дю те.
Ал. Ив. Григорьевъ и родной братъ его Николай Ивановичъ родились въ семьѣ владимірскаго помѣщика; но поступя на службу, отказались отъ небольшаго имѣнія въ пользу преклонной матери и двухъ, если не трехъ, сестеръ, старыхъ дѣвицъ. Николай Ивановичъ служилъ въ какомъ-то пѣхотномъ полку, а Александра Ивановича я засталъ секретаремъ въ московскомъ магистратѣ. Жалованье его, конечно, по тогдашнему времени было ничтожное, а размѣровъ его дохода я даже и приблизительно опредѣлить не берусь. Дѣло въ томъ, что жили Григорьевы если не изящно, зато въ изобиліи, благодаря занимаемой имъ должности.
Лучшая провизія къ рыбному и мясному столу появлялась изъ охотнаго ряда даромъ. Полагаю, что кормъ пары лошадей и прекрасной молочной коровы, которыхъ держали Григорьевы, имъ тоже ничего не стоилъ.
По затруднительности тогдашнихъ путей сообщенія, Григорьевы могли снабжать мать и сестеръ только вещами, не подвергающимися порчѣ, но зато послѣдними къ праздникамъ не скупились. Къ Святой или по просухѣ чрезъ знакомыхъ подрядчиковъ высылался матери годовой запасъ чаю, кофею и краснаго товару.
Въ шести-лѣтнее пребываніе мое въ домѣ Григорьевыхъ я успѣлъ лично познакомиться съ гостившими у нихъ матерью и сестрами.
