sie deutsch, пойдете въ полкъ да станете генераломъ, какъ Алексѣй Петровичъ и стыдно будетъ безъ науки.
Это не мѣшало Ильѣ Аѳанасьевичу весною изъ сочной коры ветлы дѣлать для меня превосходныя дудки, что давало мнѣ возможность, конечно въ отсутствіе отца, бить въ подаренный крестнымъ отцомъ барабанъ, продолжая въ то же время дуть въ громогласную дудку.
Не могу сказать, при какихъ обстоятельствахъ мы переѣхали въ Новоселки, но хорошо помню, что сестра Анюта заболѣла, и меня къ ней на антресоли въ дѣтскую не допускали. Тѣмъ не менѣе черезъ Елизавету Николаевну и горничныхъ я зналъ обо всемъ, что происходило наверху: какъ ежедневно пріѣзжалъ туда докторъ, какъ поставилъ за уши ребенку двѣнадцать піявокъ и положилъ на голову пузырь со льдомъ. Мать не отходила отъ кровати ребенка, и наконецъ положеніе больной стало дотого безнадежно, что на меня уже не обращали никакого вниманія, и я упросилъ Елизавету Николаевну дозволить мнѣ взглянуть на сестру. Та пустила меня наверхъ, запретивши говорить что либо. Помнится, кто то сказалъ: „умираетъ“. Не зная собственно что это такое, я неслышной стопой подошелъ къ кроваткѣ, на которой лежала Анюта. Яркій румянецъ игралъ на ея дѣтскомъ лицѣ, и большіе, голубые глаза неподвижно смотрѣли въ потолокъ.
— Анюта, сказалъ я, забывая запрещеніе.
Голубые глаза склонились ко мнѣ съ несомнѣнною улыбкою, но остальное лицо оставалось неподвижно. Это было послѣднимъ нашимъ свиданіемъ. Къ вечеру того же дня дѣвочка умерла, и мощный отецъ, хотя и ожидавшій этого конца, упалъ въ обморокъ.
Въ началѣ зимы того же года я снова помню себя во Мценскѣ; но не на прежней квартирѣ, а въ залѣ какого то купеческаго дома. Помню, что на этотъ разъ насъ съ матерью сопровождалъ не Илья Аѳанасьевичъ, а старый, еще дѣдовскій слуга Филиппъ Агаѳоновичъ, съ которымъ впослѣдствіи мнѣ суждено было тѣснѣе сблизиться, такъ какъ онъ впродолженіе нѣсколькихъ лѣтъ былъ моимъ дядькой. Помню, что около меня часто повторялись слова: „царскія
