— А фельдшера его маршалы? прибавилъ я.
— Конечно; вотъ напримѣръ вчера: прибѣгаетъ ко мнѣ нарочный отъ инженернаго капитана и проситъ къ заболѣвшему внезапно деньщику. Захвативъ съ собой фельдшера, отправляюсь. „Брось ему кровь изъ правой руки“, говорю я. Бросилъ. „Брось изъ лѣвой!“ — бросилъ. „Брось изъ правой ноги!“ Бросилъ. „Брось изъ лѣвой!“ Бросилъ.
— Да, помилуйте, докторъ! воскликнулъ я: что же за болѣзнь была у несчастнаго, котораго вы такъ растерзали?
— А чортъ его знаетъ! махнувъ рукою, отвѣчалъ отважный Наполеонъ.
Однажды цвѣтущая и бойкая г-жа Порайкошецъ, будучи моимъ партнеромъ за картами, въ минуту, когда я надѣялся, показавши ей свою масть задать нашимъ противникамъ шлемъ, ухитрилась по разсѣянности пойти въ руку противника и такимъ образомъ привела меня въ самое болѣзненное недоумѣніе, заставившее меня прикусить кончикъ языка.
— Каковъ адъютантъ! воскликнула барыня: языкъ показываетъ.
— Помилуйте, возразилъ я, вы заставили меня не показать, а окончательно прикусить языкъ.
Въ эту минуту вошелъ самъ Порайкошецъ.
Полушутя моя партнерка пожаловалась мужу.
— Что же! воскликнулъ онъ находчиво: адъютантъ знаетъ, кому показать языкъ: ты докторша.
Семейство Познанскихъ состояло, кромѣ двухъ мальчиковъ, находившихся въ школѣ въ Кременчугѣ, изъ одной только 5-ти лѣтней дѣвочки Анюты. Это былъ милый бѣлокурый ребенокъ, котораго всякій, начиная съ полковника, старался погладить по головкѣ, а она, на просьбу спѣть свой романсъ, отвѣчала пѣніемъ вѣроятно водевильнаго куплета:
„Ахъ, Анета,
Что же это?
Какъ измѣна велика,
Ты выходишь за кольнета
Килясильскаго полка“.
(Буквы р она произносить не могла).
