ремъ. Когда по минованіи послѣдняго взвода, трубы, замолкли, и я не зналъ, что командовать, раздались громкіе голоса начальства: „адъютантъ, ступайте на свое мѣсто“!
— Не суетить его, раздался ласковый и рѣшительный царскій голосъ.
И скомандовавъ налѣво, я пошелъ за лѣвый флангъ батальона и, дойдя до ограды, сказалъ трубачамъ вполголоса: „пробирайтесь и стройтесь какъ можно“
Разсказывая о событіяхъ моей жизни, я до сихъ поръ руководствовался мыслью, что только правда можетъ быть интересной какъ для пишущаго, такъ и для читающаго. Въ противномъ случаѣ не стоитъ говорить.
При такомъ убѣжденіи я не проходилъ молчаніемъ значичительныхъ для меня событій, хотя бы они вели къ моему осуждению или къ сожалѣнію обо мнѣ.
Казалось, достаточно было бы безмолвно принести на трезвый алтарь жизни самыя задушевныя стремленія и чувства. Оказалось на дѣлѣ, что этотъ горькій кубокъ былъ недостаточно отравленъ.
Въ скорости по возвращеніи въ Крыловъ я выпросился на нѣсколько дней въ Березовку, и въ самый день пріѣзда моего къ Бржесскимъ появился Михаилъ Ильичъ Петковичъ и, здороваясь со мною, воскликнулъ:
— А Лена то!
— Что? что? съ испугомъ спросилъ я.
— Какъ! воскликнулъ онъ, дико смотря мнѣ въ глаза: вы ничего не знаете?
И видя мое коснѣющее недоумѣніе, прибавилъ: да вѣдь ея уже нѣтъ! Она умерла! И, Боже мой, какъ ужасно!
