Всѣ были согласны, что „дуракъ“, — и вдругъ всѣ заговорили: на мосту — тонкая штука! это, чтобы, значитъ, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрѣлить, — умно разсудилъ! отъ всякой раны свалится въ воду и захлебнется, прежде чѣмъ опомнится, — да, на мосту… умно!
Теперь ужъ ровно ничего нельзя было разобрать, — и дуракъ, и умно.
Въ то же самое утро, часу въ 12-мъ молодая дама сидѣла въ одной изъ трехъ комнатъ маленькой дачи на Каменномъ острову, шила и вполголоса напѣвала французскую пѣсенку, бойкую, смѣлую. — „Мы бѣдны, говорила пѣсенка, но мы рабочіе люди, у насъ здоровыя руки. Мы темны, но мы не глупы, и хотимъ свѣта. Будемъ учиться — знаніе освободитъ насъ; будемъ трудиться, трудъ обогатитъ насъ, — это дѣло пойдетъ, — поживемъ, доживемъ —
|
Ça ira, |
„Мы грубы, но отъ нашей грубости терпимъ мы же сами. Мы исполнены предразсудковъ, но вѣдь мы же сами страдаемъ отъ нихъ, это чувствуется нами. Будемъ искать счастья, и найдемъ гуманность, и станемъ добры, — это дѣло пойдетъ, — поживемъ, доживемъ.
„Трудъ безъ знанія безплоденъ, наше счастье невозможно безъ счастья другихъ. Просвѣтимся — и обогатимся; будемъ счастливы — и будемъ братья и сестры, — это дѣло пойдетъ, — поживемъ, доживемъ.
„Будемъ учиться и трудиться, будемъ пѣть и любить, будетъ рай на землѣ. Будемъ же веселы жизнью, — это дѣло пойдетъ, оно скоро придетъ, всѣ дождемся его, —
|
Donc vivons, |
Смѣлая, бойкая была пѣсенка, и ея мелодія была веселая, — было въ ней двѣ-три грустныя ноты, но онѣ покрывались общимъ свѣтлымъ характеромъ мотива, исчезали въ рефренѣ, исчезали во всемъ заключительномъ куплетѣ, — по крайней мѣрѣ, должны были покрываться, исчезать, — и исчезали бы, если бы дама была въ другомъ расположеніи духа; но теперь у ней эти немногія грустныя ноты звучали слышнѣе другихъ, она какъ будто встрепенется, замѣтивъ это, понизитъ на нихъ голосъ и сильнѣе начнетъ пѣть веселые звуки, ихъ смѣняющіе, но вотъ она опять унесется мыслями отъ пѣсни къ своей думѣ, и опять грустные звуки берутъ верхъ. Видно, что молодая дама любитъ поддаваться грусти, только видно, что грусть не хочетъ отстать отъ нея, какъ ни
