Въ поношенный костюмъ—не очень горячо
Хозяинъ приметъ васъ!
А! Вотъ скамья изъ дёрна,
И, право, мнѣ заснуть хотѣлось бы пока.
Немного жестко здѣсь… за то какъ ночь мягка!..
И утромъ солнышко согрѣетъ благотворно
Скитальца, если онъ измокнетъ отъ росы.
И прежде я знавалъ подобные часы,
Когда небесный сводъ одинъ служилъ мнѣ кровомъ!
Я знаю—не слыветъ хозяиномъ суровымъ
Господь, и у Него всегда найдешь кредитъ!..
Бѣдняжка! За него душа моя болитъ.
Скитальца пріютить мы всѣ должны охотно;
Сердилась я сейчасъ, что ночи такъ теплы,
О, Боже, какъ порой мы всѣ бываемъ злы!
Поддавшись прихоти пустой и мимолетной,
Готовы мы забыть обиженныхъ судьбой,
Бездомныхъ странниковъ.
Позвать его съ собой?
Но онъ уже уснулъ! Какъ странно! Непонятной
Тревогою я вся невольно смущена.
Заснувшій юноша… просторъ… и тишина,
Дыханье вѣтерка и ночи ароматной—
Волнуютъ душу мнѣ сильнѣе и сильнѣй,
И что-то новое теперь проснулось въ ней…
В поношенный костюм — не очень горячо
Хозяин примет вас!
А! Вот скамья из дёрна,
И, право, мне заснуть хотелось бы пока.
Немного жестко здесь… за то как ночь мягка!..
И утром солнышко согреет благотворно
Скитальца, если он измокнет от росы.
И прежде я знавал подобные часы,
Когда небесный свод один служил мне кровом!
Я знаю — не слывет хозяином суровым
Господь, и у Него всегда найдешь кредит!..
Бедняжка! За него душа моя болит.
Скитальца приютить мы все должны охотно;
Сердилась я сейчас, что ночи так теплы,
О, Боже, как порой мы все бываем злы!
Поддавшись прихоти пустой и мимолетной,
Готовы мы забыть обиженных судьбой,
Бездомных странников.
Позвать его с собой?
Но он уже уснул! Как странно! Непонятной
Тревогою я вся невольно смущена.
Заснувший юноша… простор… и тишина,
Дыханье ветерка и ночи ароматной —
Волнуют душу мне сильнее и сильней,
И что-то новое теперь проснулось в ней…