Мнѣ помощь не нужна.
И, можетъ быть, мои кончаются скитанья;
Вы знаете,—мнѣ мысль явилася одна:
Воспитанный въ семьѣ чужой, изъ состраданья—
Кто былъ моимъ отцомъ? сказать я не могу—
Маркизъ иль дровосѣкъ? Но я порой весенней
Увидѣлъ Божій свѣтъ, и въ этомъ нѣтъ сомнѣній.
Какой-то свѣтлый лучъ живетъ въ моемъ мозгу,
И я забылъ о томъ, что выросъ сиротою.
Но вы, синьора, вы съ сердечной теплотою
Къ скитальцу отнеслись, и съ ласкою сестры,
И я, начавъ мечтать о счастьи отдаленномъ,
Почувствовалъ себя впервые утомленнымъ…
Съ подобной красотой, конечно, вы добры,
И вашимъ я готовъ послѣдовать совѣтамъ.
Оставьте-жъ у себя и сдѣлайте ручнымъ
Лѣсного соловья: клянусь, я буду имъ!
Ужель, синьора, вы откажете мнѣ въ этомъ?
Все прошлое забывъ—о, еслибы я могъ
Съ гитарой проводить часы у вашихъ ногъ,
Когда, внимая струнъ дрожащимъ переливамъ,
Вы отдавались бы мечтаніямъ счастливымъ
И грёзамъ!..
Вы—дитя.
Зачѣмъ же этотъ страхъ,
Волненье это? Онъ остался бы со мною
И былъ бы счастливъ… Я читала бы въ глазахъ
Мне помощь не нужна.
И, может быть, мои кончаются скитанья;
Вы знаете, — мне мысль явилася одна:
Воспитанный в семье чужой, из состраданья —
Кто был моим отцом? сказать я не могу —
Маркиз иль дровосек? Но я порой весенней
Увидел Божий свет, и в этом нет сомнений.
Какой-то светлый луч живет в моем мозгу,
И я забыл о том, что вырос сиротою.
Но вы, синьора, вы с сердечной теплотою
К скитальцу отнеслись, и с ласкою сестры,
И я, начав мечтать о счастьи отдаленном,
Почувствовал себя впервые утомленным…
С подобной красотой, конечно, вы добры,
И вашим я готов последовать советам.
Оставьте ж у себя и сделайте ручным
Лесного соловья: клянусь, я буду им!
Ужель, синьора, вы откажете мне в этом?
Всё прошлое забыв — о, если бы я мог
С гитарой проводить часы у ваших ног,
Когда, внимая струн дрожащим переливам,
Вы отдавались бы мечтаниям счастливым
И грёзам!..
Вы — дитя.
Зачем же этот страх,
Волненье это? Он остался бы со мною
И был бы счастлив… Я читала бы в глазах
