Притомъ же навсегда тобой усмирена.
Я знаю, что была сварлива и упорна,
Что все прекрасное бранила я позорно,
Что злобою моей былъ каждый пораженъ,
Что я страшнѣй была, чѣмъ черный змѣй Пиѳонъ.
Но ты отплатишь мнѣ.
(Приноситъ ему палку).
Я толстую дубину
Даю тебѣ. Смотри, не сломится она.
Я вѣрю. Но къ чему дубина мнѣ нужна?
Чтобъ бить меня, а я сама подставлю спину.
Прибить тебя? Зачѣмъ?
Затѣмъ, чтобъ наказать
Капризы, гнѣвъ и злость, языкъ мой ядовитый!
Предъ этою толпой хочу я быть прибитой.
Не мало я тебя заставила страдать,
А ты любилъ меня, оплакивалъ кончину
Мою… Прошу тебя, скорѣй возьми дубину,
Мой милый, и меня безъ жалости прибей.
Нельзя.
Притом же навсегда тобой усмирена.
Я знаю, что была сварлива и упорна,
Что всё прекрасное бранила я позорно,
Что злобою моей был каждый поражен,
Что я страшней была, чем черный змей Пифон.
Но ты отплатишь мне.
(Приносит ему палку).
Я толстую дубину
Даю тебе. Смотри, не сломится она.
Я верю. Но к чему дубина мне нужна?
Чтоб бить меня, а я сама подставлю спину.
Прибить тебя? Зачем?
Затем, чтоб наказать
Капризы, гнев и злость, язык мой ядовитый!
Пред этою толпой хочу я быть прибитой.
Немало я тебя заставила страдать,
А ты любил меня, оплакивал кончину
Мою… Прошу тебя, скорей возьми дубину,
Мой милый, и меня без жалости прибей.
Нельзя.
