походъ,—и оставались. Но всякой разъ при такомъ случаѣ говорили, что они идутъ въ Петербургъ, въ Вытепскъ, въ Ригу, въ Казань, въ Кіевъ и потомъ признавались, что никто ничего не знаетъ, не исключая Королей и Принцовъ, за минуту до происшествія, какого бы оно рода ни было. Это всего вѣроятнѣе.
Вообще духъ безпокойства примѣтенъ былъ какъ въ солдатахъ, такъ въ офицерахъ и Генералахъ, не взирая на такія ихъ расположенія, общія и частныя, которыя заставляли думать, что непремѣнно останутся зимовать въ Москвѣ, или пробудутъ въ ней очень долго и очень спокойно. Вѣчные труже-
Въ другое время онъ сказалъ мнѣ съ горестію: „Въ арміи Наполеона служитъ и сынъ мой; онъ здѣсь, но я не только что не вижусь съ нимъ, не знаю даже, гдѣ онъ именно, куда писать къ нему; наконецъ остаюсь въ неизвѣстности, живъ ли онъ!“—Что за мрачныя облака скрываютъ все Наполеоново! Но мы уже называли его геніемъ тьмы.
поход, — и оставались. Но всякий раз при таком случае говорили, что они идут в Петербург, в Вытепск, в Ригу, в Казань, в Киев и потом признавались, что никто ничего не знает, не исключая Королей и Принцев, за минуту до происшествия, какого бы оно рода ни было. Это всего вероятнее.
Вообще дух беспокойства приметен был как в солдатах, так в офицерах и Генералах, невзирая на такие их расположения, общие и частные, которые заставляли думать, что непременно останутся зимовать в Москве, или пробудут в ней очень долго и очень спокойно. Вечные труже-
В другое время он сказал мне с горестью: «В армии Наполеона служит и сын мой; он здесь, но я не только что не вижусь с ним, не знаю даже, где он именно, куда писать к нему; наконец остаюсь в неизвестности, жив ли он!» — Что за мрачные облака скрывают всё Наполеоново! Но мы уже называли его гением тьмы.
