тымъ изъ числа людей: всякая дѣятельность для него прекращается; онъ болѣе не живетъ, онъ только—наблюдатель жизни. Всякое ощущеніе влечетъ его къ анализу. Непроизвольно онъ раздваивается и, за недостаткомъ другого объекта, дѣлается собственнымъ шпіономъ. Если нѣтъ трупа, онъ самъ растянется на черной мраморной плитѣ и какимъ-то чудомъ, нерѣдкимъ въ литературѣ, вонзитъ скальпель въ собственное сердце. А какъ жестока борьба съ Идеей, этимъ неуловимымъ Протеемъ, принимающимъ всевозможныя формы, чтобъ ускользнуть, и выдающимъ свою тайну лишь тогда, когда его принудятъ силой показаться въ своемъ истинномъ видѣ!..
Овладѣвъ Идеей, какъ овладѣваютъ врагомъ, растеряннымъ и трепещущимъ подъ колѣномъ побѣдителя, надо ее поднять, облечь въ сотканное для нея съ такимъ трудомъ словесное одѣяніе, прикрасить его и драпировать строгими или граціозными складками.
Если борьба затягивается, то нервы раздражаются, мозгъ воспламеняется, воспріимчивость становится слишкомъ тонкой, является неврозъ съ его капризнымъ безпокойствомъ, съ его безсонницами, исполненными галюцинацій, съ его неподдающимися опредѣленію страданіями, болѣзненными прихотями, фантастическими извращеніями, съ его безумной энергіей и нервными простраціями, съ его стремленіемъ къ возбуждающимъ средствамъ и отвращеніемъ отъ всякой здоровой пищи. Я не сгущаю красокъ: многія смерти подтверждаютъ истинность моихъ словъ!
Я имѣю въ виду только талантливыхъ поэтовъ, познавшихъ славу и умершихъ, по крайней мѣрѣ, на лонѣ своего Идеала. А что было бы, если бы мы спустились въ тѣ загробные міры, гдѣ блуждаютъ, среди тѣней младенцевъ, мертворожденныя призванія, безплодные порывы, личинки идей, не нашедшихъ ни крыльевъ, ни формъ, ибо желаніе—еще не власть, любовь—не обладаніе. Вѣры не достаточно, нужна благодать. Въ литературѣ, какъ въ теологіи, дѣла безъ милосердія—ничто. Родители и не подозрѣваютъ всего ада терзаній; чтобъ его познать, какъ слѣдуетъ, надо самому спуститься по его кругамъ въ сопровожденіи не Виргилія или Данте, а какого-нибудь Lousteau, Lucien de Rubеmргé или кого-нибудь изъ журналистовъ Бальзака; но все-таки они инстинктивно предчувству-
