жизни хотя бы на минуту послѣ того, какъ чувство ихъ исчезло, это самая нестерпимая тиранія, съ которой менѣе всего можно мириться. Какимъ ненавистнымъ посягательствомъ на права частнаго сужденія считался бы законъ, который сдѣлалъ бы нерушимыми узы дружбы, вопреки прихотямъ, непостоянству, погрѣшимости человѣческаго ума, и его способности къ совершенствованію. А узы любви должны быть настолько же тяжелѣе и невыносимѣе, чѣмъ узы дружбы, насколько любовь болѣе пламенна и капризна, болѣе зависима отъ этихъ тонкихъ особенностей воображенія, и менѣе способна быть сведенной къ явнымъ достоинствамъ предмета.
Состояніе общества, въ которомъ мы живемъ, представляетъ изъ себя смѣсь феодальной дикости и несовершенной цивилизованности. Узкая и непросвѣщенная мораль, свойственная суевѣрію, еще отягчаетъ эти бѣды. Лишь за послѣднее время человѣческая мысль допустила, что единственная цѣль познанія этики, точно также какъ и всѣхъ другихъ знаній, счастье, и что фанатическая идея умерщвленія плоти должна быть оставлена.
Но, если счастье является задачей морали и всѣхъ человѣческихъ соединеній и разъединеній, если достоинство каждаго дѣйствія должно быть опредѣляемо количествомъ пріятнаго ощущенія, котораго отъ него ожидаютъ, тогда связь половъ до тѣхъ поръ священна, пока она содѣйствуетъ благополучію участниковъ, и она естественно распадается, если благодѣянія, ею доставляемыя, превышаются причиняемыми ей страданіями. Въ такомъ разрывѣ нѣтъ ничего безнравственнаго. Постоянство вовсе не есть нѣчто добродѣтельное само по себѣ, независимо отъ доставляемаго имъ наслажденія; и оно дѣйствуетъ заодно съ прилаживающимся къ обстоятельствамъ духомъ порока, если покорно терпитъ крупные нравственные недостатки въ предметѣ своего опрометчиваго выбора. Любовь свободна: обѣщаться всегда любить одну и ту же женщину это такъ же нелѣпо, какъ обѣщаться всегда имѣть одни и тѣ же вѣрованія; и въ томъ и въ другомъ случаѣ обѣщаніе отстраняетъ насъ отъ всякаго изслѣдованія. Обожатель говоритъ такъ: женщина, которую я теперь люблю, можетъ быть безконечно ниже многихъ другихъ; вѣрованіе, котораго я теперь держусь, можетъ быть представляетъ изъ себя цѣлую кучу заблужденій и нелѣпостей; но я
жизни хотя бы на минуту после того, как чувство их исчезло, это самая нестерпимая тирания, с которой менее всего можно мириться. Каким ненавистным посягательством на права частного суждения считался бы закон, который сделал бы нерушимыми узы дружбы, вопреки прихотям, непостоянству, погрешимости человеческого ума, и его способности к совершенствованию. А узы любви должны быть настолько же тяжелее и невыносимее, чем узы дружбы, насколько любовь более пламенна и капризна, более зависима от этих тонких особенностей воображения, и менее способна быть сведенной к явным достоинствам предмета.
Состояние общества, в котором мы живем, представляет из себя смесь феодальной дикости и несовершенной цивилизованности. Узкая и непросвещенная мораль, свойственная суеверию, еще отягчает эти беды. Лишь за последнее время человеческая мысль допустила, что единственная цель познания этики, точно также как и всех других знаний, счастье, и что фанатическая идея умерщвления плоти должна быть оставлена.
Но, если счастье является задачей морали и всех человеческих соединений и разъединений, если достоинство каждого действия должно быть определяемо количеством приятного ощущения, которого от него ожидают, тогда связь полов до тех пор священна, пока она содействует благополучию участников, и она естественно распадается, если благодеяния, ею доставляемые, превышаются причиняемыми ей страданиями. В таком разрыве нет ничего безнравственного. Постоянство вовсе не есть нечто добродетельное само по себе, независимо от доставляемого им наслаждения; и оно действует заодно с прилаживающимся к обстоятельствам духом порока, если покорно терпит крупные нравственные недостатки в предмете своего опрометчивого выбора. Любовь свободна: обещаться всегда любить одну и ту же женщину это так же нелепо, как обещаться всегда иметь одни и те же верования; и в том и в другом случае обещание отстраняет нас от всякого исследования. Обожатель говорит так: женщина, которую я теперь люблю, может быть бесконечно ниже многих других; верование, которого я теперь держусь, может быть представляет из себя целую кучу заблуждений и нелепостей; но я
