25 Не бойся, что будутъ тираны всегда,
Покорные лжи и злословью;
Они надъ обрывомъ, бушуетъ вода,
И волны окрашены кровью:
Взлелѣяна тысячью темныхъ низинъ,
30 Вкругъ нихъ возростаетъ свирѣпость пучинъ,
Я вижу, на зыби временъ, какъ обломки,
Мечи ихъ, вѣнцы ихъ—считаютъ потомки.
Не плачь же, не плачь, дорогое дитя!
Испуганъ ты лодкою зыбкой,
35 И пѣной, и вѣтромъ, что бьется, свистя?
Гляди же: мы смотримъ съ улыбкой.
Я знаю, и мать твоя знаетъ, что мы
Въ волнахъ безопаснѣй, межь вѣтра и тьмы,
Межь водъ разъяренныхъ, чѣмъ между рабами,
40 Которые гонятся злобно за нами.
Ты часъ этотъ вспомнишь душой молодой
Какъ призракъ видѣній безбольныхъ;
Въ Италіи будемъ мы жить золотой,
Иль въ Греціи, Матери вольныхъ.
45 Я Эллинскимъ знаніемъ духъ твой зажгу,
Для сновъ о герояхъ его сберегу,
И къ рѣчи привыкнувъ борцовъ благородныхъ,
Свободнымъ ты выростешь между свободныхъ.
25 Не бойся, что будут тираны всегда,
Покорные лжи и злословью;
Они над обрывом, бушует вода,
И волны окрашены кровью:
Взлелеяна тысячью тёмных низин,
30 Вкруг них возрастает свирепость пучин,
Я вижу, на зыби времён, как обломки,
Мечи их, венцы их — считают потомки.
Не плачь же, не плачь, дорогое дитя!
Испуган ты лодкою зыбкой,
35 И пеной, и ветром, что бьётся, свистя?
Гляди же: мы смотрим с улыбкой.
Я знаю, и мать твоя знает, что мы
В волнах безопасней, меж ветра и тьмы,
Меж вод разъярённых, чем между рабами,
40 Которые гонятся злобно за нами.
Ты час этот вспомнишь душой молодой
Как призрак видений безбольных;
В Италии будем мы жить золотой,
Иль в Греции, Матери вольных.
45 Я Эллинским знанием дух твой зажгу,
Для снов о героях его сберегу,
И к речи привыкнув борцов благородных,
Свободным ты вырастешь между свободных.
