Лазурью глубь Небесъ напоена:—
То тѣнь твоихъ таинственныхъ воскрылій,
200 Когда Земля особенно нѣжна
Богатствами цвѣточныхъ изобилій;—
Ты межь камней, въ горахъ, родишь мечту.
Твои огни просторъ пустынь поили
И ихъ не разъ одѣли въ красоту;—
Весною, въ пышность листьевъ одѣвая
Озябшихъ зимнихъ вѣтокъ черноту,
Ты дышешь, и тобой душа людская
Осѣнена всечасно, безъ конца,
Ты ждешь, толпу людскую умоляя
210 О томъ, что̀ страстно, съ блѣдностью лица,
Вымаливать она должна была бы,
И отдаютъ тебѣ свои сердца
Разбитыя—один лишь тѣ, что слабы,
Передъ тобой лицомъ склоняясь въ прахъ,—
Но всѣхъ одѣть сіяньемъ ты могла бы!
Темна была ея волосъ волна,
И взоръ глубокихъ темныхъ глазъ былъ страненъ:
Въ нихъ точно отражалася луна,
Когда въ затменье лунный дискъ туманенъ:
220 Но, если свѣтъ, что въ нихъ былъ скрытъ, блисталъ,
Казалось, духъ ея былъ сладко раненъ
И въ боли наслажденья трепеталъ.
Лазурью глубь Небес напоена: —
То тень твоих таинственных воскрылий,
200 Когда Земля особенно нежна
Богатствами цветочных изобилий; —
Ты меж камней, в горах, родишь мечту.
Твои огни простор пустынь поили
И их не раз одели в красоту; —
Весною, в пышность листьев одевая
Озябших зимних веток черноту,
Ты дышишь, и тобой душа людская
Осенена всечасно, без конца,
Ты ждешь, толпу людскую умоляя
210 О том, что́ страстно, с бледностью лица,
Вымаливать она должна была бы,
И отдают тебе свои сердца
Разбитые — один лишь те, что слабы,
Перед тобой лицом склоняясь в прах, —
Но всех одеть сияньем ты могла бы!
Темна была её волос волна,
И взор глубоких темных глаз был странен:
В них точно отражалася луна,
Когда в затменье лунный диск туманен:
220 Но, если свет, что в них был скрыт, блистал,
Казалось, дух её был сладко ранен
И в боли наслажденья трепетал.
