классы общества во время излишествъ, сопровождавшихъ Французскую Революцію, мало-по-малу уступаетъ мѣсто здравому смыслу. Теперь уже болѣе не вѣрятъ, что цѣлыя поколѣнія людей должны примириться съ злополучнымъ наслѣдіемъ невѣжества и нищеты, лишь потому, что представители одной изъ націй, которая въ теченіи столѣтій была порабощена и одурачена, не были въ состояніи вести себя съ мудростью и спокойствіемъ свободныхъ людей, когда нѣкоторыя изъ ихъ оковъ частью распались. То, что поведеніе этихъ людей не могло быть отмѣчено ничѣмъ инымъ, какъ свирѣпостью и безразсудствомъ, представляетъ изъ себя историческій фактъ, служащій наибольшею хвалою свободѣ и показывающій ложь во всемъ отвратительномъ ея безобразіи. Въ потокѣ человѣческихъ вещей есть нѣкое теченіе, которое относитъ потерпѣвшія крушеніе людскія надежды въ вѣрную гавань, послѣ того какъ бури отшумѣли. Мнѣ кажется, тѣ, что живутъ теперь, пережили эпоху отчаянія.
Французская Революція можетъ быть разсматриваема какъ одно изъ тѣхъ проявленій общаго состоянія чувствъ среди цивилизованнаго человѣчества, которыя создаются недостаткомъ соотвѣтствія между знаніемъ, существующимъ въ обществѣ, и улучшеніемъ или постепеннымъ уничтоженіемъ политическихъ учрежденій. 1788 годъ можно принять какъ эпоху одного изъ наиболѣе важныхъ кризисовъ, созданныхъ подобными чувствами. Влеченія, связанныя съ этимъ событіемъ, коснулись каждаго сердца. Наиболѣе великодушныя и добрыя натуры участвовали въ этихъ влеченіяхъ наиболѣе широкимъ образомъ. Но осуществить въ той степени, ни съ чѣмъ не смѣшанное, благо, какъ этого ждали, было невозможно. Если бы Революція была преуспѣяніемъ во всѣхъ отношеніяхъ, злоупотребленія власти и суевѣріе наполовину утратили бы свои права на нашу ненависть, какъ цѣпи, которыя узникъ могъ разъять едва шевельнувъ своими пальцами, и которыя не въѣдаются въ душу ядовитою ржавчиной. Обратное враждебное теченіе, вызванное жестокостями демагоговъ, и возстановленіе послѣдовательныхъ тиранній во Франціи, было ужасно, и самые отдаленные уголки цивилизованнаго міра это почувствовали. Могли ли внимать доводамъ разсудка тѣ, кто стоналъ подъ тяжестью несчастій бѣдственнаго общественнаго состоянія, благодаря которому одни разгульно роскошествуютъ, а другіе, голодая, нуждаются въ кускѣ хлѣба? Можетъ ли тотъ, кого вчера топтали какъ раба, внезапно сдѣлаться свободомыслящимъ,
классы общества во время излишеств, сопровождавших Французскую Революцию, мало-помалу уступает место здравому смыслу. Теперь уже более не верят, что целые поколения людей должны примириться с злополучным наследием невежества и нищеты, лишь потому, что представители одной из наций, которая в течении столетий была порабощена и одурачена, не были в состоянии вести себя с мудростью и спокойствием свободных людей, когда некоторые из их оков частью распались. То, что поведение этих людей не могло быть отмечено ничем иным, как свирепостью и безрассудством, представляет из себя исторический факт, служащий наибольшею хвалою свободе и показывающий ложь во всём отвратительном её безобразии. В потоке человеческих вещей есть некое течение, которое относит потерпевшие крушение людские надежды в верную гавань, после того как бури отшумели. Мне кажется, те, что живут теперь, пережили эпоху отчаяния.
Французская Революция может быть рассматриваема как одно из тех проявлений общего состояния чувств среди цивилизованного человечества, которые создаются недостатком соответствия между знанием, существующим в обществе, и улучшением или постепенным уничтожением политических учреждений. 1788 год можно принять как эпоху одного из наиболее важных кризисов, созданных подобными чувствами. Влечения, связанные с этим событием, коснулись каждого сердца. Наиболее великодушные и добрые натуры участвовали в этих влечениях наиболее широким образом. Но осуществить в той степени, ни с чем не смешанное, благо, как этого ждали, было невозможно. Если бы Революция была преуспеянием во всех отношениях, злоупотребления власти и суеверие наполовину утратили бы свои права на нашу ненависть, как цепи, которые узник мог разъять едва шевельнув своими пальцами, и которые не въедаются в душу ядовитою ржавчиной. Обратное враждебное течение, вызванное жестокостями демагогов, и восстановление последовательных тираний во Франции, было ужасно, и самые отдаленные уголки цивилизованного мира это почувствовали. Могли ли внимать доводам рассудка те, кто стонал под тяжестью несчастий бедственного общественного состояния, благодаря которому одни разгульно роскошествуют, а другие, голодая, нуждаются в куске хлеба? Может ли тот, кого вчера топтали как раба, внезапно сделаться свободомыслящим,
