Я помню только смыслъ тогдашнихъ словъ:
Какъ возсоздать всю мощь ихъ выраженья!
220 Межь тѣмъ звѣзда блистательнаго дня
Исчезла за холмомъ широкой сферой;
И колоколъ незримъ сталъ безъ огня,
И башня, вмѣсто красной, стала сѣрой:
И все кругомъ,—дворцы и корабли,—
Слилось и стерлось въ сумрачномъ просторѣ:
Оранжевыя краски, тамъ вдали,
Тонули въ небѣ, въ ярко-красномъ морѣ.
Немного говорили мы, и вскорѣ
Скользя подъ всплески легкіе весла,
230 Свой путь возвратный го̀ндола прошла.
Туманнымъ встало утро и дождливымъ.
Я къ Маддало пришелъ, еще онъ спалъ,
И, дожидаясь друга, я игралъ
Съ его ребенкомъ, нѣжнымъ и красивымъ.
О, нѣтъ, объята ласковымъ порывомъ,
Природа не рождала до сихъ поръ
Такой игрушки чудной; вся—забава,
Она была серьезна и лукава,
Безъ умысла изящна, какъ узоръ,
240 Не видящій себя. И что за взоръ!
Взгляните въ тѣ глаза и объясните,—
Нѣтъ, лучше ужь о нихъ не говорите.
Два Неба Итальянскія, и въ нихъ,
Въ зеркальности глубокой—отраженье
Той глубины нѣмого выраженья,
Что въ лицахъ лишь встрѣчается людскихъ.
Она была любимицей моею:
Я, слабенькую, выростилъ ее.
Какъ надъ травинкой, я дышалъ надъ нею,
250 Когда она вступила въ бытіе;
Она, казалось, и теперь узнала
Товарища своихъ забавъ былыхъ,
Шесть мѣсяцевъ разлуки очень мало
Измѣнъ внесли во всѣхъ чертахъ моихъ,
Я помню только смысл тогдашних слов:
Как воссоздать всю мощь их выраженья!
220 Меж тем звезда блистательного дня
Исчезла за холмом широкой сферой;
И колокол незрим стал без огня,
И башня, вместо красной, стала серой:
И всё кругом, — дворцы и корабли, —
Слилось и стерлось в сумрачном просторе:
Оранжевые краски, там вдали,
Тонули в небе, в ярко-красном море.
Немного говорили мы, и вскоре
Скользя под всплески легкие весла,
230 Свой путь возвратный го́ндола прошла.
Туманным встало утро и дождливым.
Я к Маддало пришел, еще он спал,
И, дожидаясь друга, я играл
С его ребенком, нежным и красивым.
О, нет, объята ласковым порывом,
Природа не рождала до сих пор
Такой игрушки чудной; вся — забава,
Она была серьезна и лукава,
Без умысла изящна, как узор,
240 Не видящий себя. И что за взор!
Взгляните в те глаза и объясните, —
Нет, лучше уж о них не говорите.
Два Неба Итальянские, и в них,
В зеркальности глубокой — отраженье
Той глубины немого выраженья,
Что в лицах лишь встречается людских.
Она была любимицей моею:
Я, слабенькую, вырастил ее.
Как над травинкой, я дышал над нею,
250 Когда она вступила в бытие;
Она, казалось, и теперь узнала
Товарища своих забав былых,
Шесть месяцев разлуки очень мало
Измен внесли во всех чертах моих,
