сложной молніей, и равновѣсіе между учрежденіями и мнѣніями теперь возстановляется, или близко къ возстановленію.
Что касается подражанія, поэзія есть искусство мимическое. Она создаетъ, но она создаетъ посредствомъ сочетаній и изображеній. Поэтическія отвлеченія прекрасны и новы, не потому, что составныя ихъ части не имѣли предварительнаго существованія въ умѣ человѣка или въ природѣ, а потому, что все въ цѣломъ, будучи создано ихъ сочетаніемъ, даетъ нѣкоторую мыслимую и прекрасную аналогію съ этими источниками мысли и чувства, и съ современными условіями ихъ развитія: великій поэтъ представляетъ изъ себя образцовое созданіе природы, и другой поэтъ не только долженъ его изучать, но и непремѣнно изучаетъ. Если бъ онъ рѣшился исключить изъ своего созерцанія все прекрасное, что существуетъ въ произведеніяхъ какого-нибудь великаго современника, это было бы такъ же неразумно и такъ же трудно, какъ приказать своему уму не быть болѣе зеркаломъ всего прекраснаго, что есть въ природѣ. Такая задача была бы пустымъ притязаніемъ для каждаго, кромѣ самаго великаго, и даже у него въ результатѣ получились бы напряженность, неестественность и безсиліе. Поэтъ представляетъ изъ себя сочетаніе извѣстныхъ внутреннихъ способностей, измѣняющихъ природу другихъ, и извѣстныхъ внѣшнихъ вліяній, возбуждающихъ и поддерживающихъ эти способности; онъ является такимъ образомъ олицетвореніемъ не одного недѣлимаго, а двухъ. Въ этомъ отношеніи каждый человѣческій умъ измѣняется подъ воздѣйствіемъ всѣхъ предметовъ природы и искусства, подъ воздѣйствіемъ всякаго слова, всякаго внушенія, которому онъ позволилъ вліять на свое сознаніе; онъ—какъ зеркало, гдѣ отражаются всѣ формы, сочетаясь въ одну. Поэты, такъ же какъ философы, живописцы, ваятели и музыканты, являются въ одномъ отношеніи творцами своей эпохи, въ другомъ—ея созданіями. Отъ такой подчиненности не могутъ уклониться даже высшіе умы. Есть извѣстное сходство между Гомеромъ и Гезіодомъ, Эсхиломъ и Эврипидомъ, Виргиліемъ и Гораціемъ, Данте и Петраркой, Шекспиромъ и Флетчеромъ, Драйденомъ и Попомъ; въ каждомъ изъ нихъ есть общая родовая черта, подъ господствомъ которой образуются ихъ личныя особенности. Если такое сходство есть слѣдствіе подражанія, охотно признаюсь, что я подражалъ.
Пользуюсь этимъ случаемъ, чтобы засвидѣтельствовать, что
сложной молнией, и равновесие между учреждениями и мнениями теперь восстановляется, или близко к восстановлению.
Что касается подражания, поэзия есть искусство мимическое. Она создает, но она создает посредством сочетаний и изображений. Поэтические отвлечения прекрасны и новы, не потому, что составные их части не имели предварительного существования в уме человека или в природе, а потому, что всё в целом, будучи создано их сочетанием, дает некоторую мыслимую и прекрасную аналогию с этими источниками мысли и чувства, и с современными условиями их развития: великий поэт представляет из себя образцовое создание природы, и другой поэт не только должен его изучать, но и непременно изучает. Если б он решился исключить из своего созерцания всё прекрасное, что существует в произведениях какого-нибудь великого современника, это было бы так же неразумно и так же трудно, как приказать своему уму не быть более зеркалом всего прекрасного, что есть в природе. Такая задача была бы пустым притязанием для каждого, кроме самого великого, и даже у него в результате получились бы напряженность, неестественность и бессилие. Поэт представляет из себя сочетание известных внутренних способностей, изменяющих природу других, и известных внешних влияний, возбуждающих и поддерживающих эти способности; он является таким образом олицетворением не одного неделимого, а двух. В этом отношении каждый человеческий ум изменяется под воздействием всех предметов природы и искусства, под воздействием всякого слова, всякого внушения, которому он позволил влиять на свое сознание; он — как зеркало, где отражаются все формы, сочетаясь в одну. Поэты, так же как философы, живописцы, ваятели и музыканты, являются в одном отношении творцами своей эпохи, в другом — её созданиями. От такой подчиненности не могут уклониться даже высшие умы. Есть известное сходство между Гомером и Гезиодом, Эсхилом и Эврипидом, Вергилием и Горацием, Данте и Петраркой, Шекспиром и Флетчером, Драйденом и Попом; в каждом из них есть общая родовая черта, под господством которой образуются их личные особенности. Если такое сходство есть следствие подражания, охотно признаюсь, что я подражал.
Пользуюсь этим случаем, чтобы засвидетельствовать, что
