знал магию уже Бэкон Веруламский в своей классификации наук («Instaur. magna» L. III): он, магнетизм, представляет собою эмпирическую или экспериментальную метафизику. Далее, так как в животном магнетизме воля выступает, как вещь в себе, то мы и видим, что присущее исключительно явлению principium individuationis (пространство и время) в нем тотчас же исчезает; пространственные и временные границы, которыми индивидуумы обособлены друг от друга, расторгаются; между магнетизером и сомнамбулою пространство не составляет уже более никакой преграды, возникает общность мыслей и волевых движений; состояние ясновидения переносит человека за присущие исключительно явлению, обусловленные пространством и временем, отношения близости и отдаленности, настоящего и будущего.
В силу такого положения вещей, мало-помалу сложилось и почти перешло в уверенность, наперекор столь многочисленным доводам и предрассудкам противоположного характера, то мнение, что животный магнетизм и его феномены тождественны с одним из отделов старой магии, — того ославленного тайного искусства, в реальности которого были убеждены не только христианские столетия, преследовавшие его с такою жестокостью, но точно также и все народы земного шара без исключения, даже и дикие, и притом во все времена, и за вредное применение которого уже двенадцать римских таблиц[1], книги Моисея и даже одиннадцатая книга Платона «О законах» полагают наказанием смертную казнь. С какою серьезностью относились к магии даже в просвещеннейший римский век, при Антонинах, — это доказывает превосходная судебная речь Апулея в защиту против возведенного на него и угрожавшего его жизни обвинения в колдовстве («Oratio de magia», р. 104, Bip.), — речь, в которой он заботится исключительно о том, чтобы оградить себя от нареканий, нисколько не отрицая однако самой возможности существования магии и пускаясь в такие же вздорные подробности об этом, какие фигурируют в средневековых процессах о ведьмах. Только XVIII-ое столетие в Европе представляет собою исключение по отношению к этому верованию, потому что Бальтазар Беккер, Фомазий и некоторые другие, в добром намерении навсегда запереть двери жестоким процессам о ведьмах, высказались о невозможности какой бы то ни было магии. Мнение это, пользуясь покровительством философии того же века, одержало в свое время
- ↑ Plin. hist. nat. L. 30, c. 3.Прибавление к 3-му изданию.
