а нераздельны с нашим способом познавания последних, — следовательно, должны быть причислены не к реальному, а к идеальному. А отсюда, наконец, получается, что мы ни в каком отношении не познаем вещей такими, каковы они в себе, — а познаем мы их исключительно в их явлениях. Но в таком случае реальное, вещь в себе самой, остается чем-то совершенно неизвестным, простым х, и весь интуитивный мир отходит к идеальному, как одно лишь представление, явление, которому однако, именно как такому, должно соответствовать что-то реальное, какая-то вещь в себе.
От этого пункта я, наконец, сделал еще шаг далее и думаю, что этот шаг будет последним: проблема, вокруг которой со времени Декарта вращается вся философская мысль, разрешена мною так, что всякое бытие и познание я свожу на оба момента нашего самосознания, т. е. на нечто такое, выше и помимо чего не может уже быть никакого объяснительного принципа, ибо мой принцип — самый непосредственный и оттого последний. Именно, я обратил внимание на то, что хотя, как это видно из изложенных здесь изысканий всех моих предшественников, абсолютно реальное, или вещь в себе самой, никогда не дается нам прямо извне, путем простого представления, так как в последнем, по самой его сущности, мы всегда и неизбежно имеем пред собой лишь идеальное, — тем не менее, сами-то мы ведь бесспорно реальны, и оттого познание реального, должно быть, почерпаемо каким-либо образом изнутри нашего собственного существа. И в самом деле оно непосредственно вступает здесь в сознание — как воля. Поэтому, раздельная линия между реальным и идеальным проходит у меня уже таким образом, что весь интуитивный и объективно выступающий мир (включая сюда наше собственное тело), вместе с пространством, временем и причинностью, т. е. с протяженным Спинозы и материей Локка, как представление, принадлежит идеальному; в качестве же реального остается единственно воля, которую все мои предшественники необдуманно и неосмотрительно относили к идеальному, считая ее простым продуктом представления и мышления, и которую, мало того, Декарт и Спиноза отождествляют даже с суждением[1]. В результате и этика у меня тоже совершенно непосредственно и без всякого сравнения крепче связана с метафизикой, чем в какой-либо иной системе, так что моральный смысл мира и бытия стоит у меня на более прочной основе, чем у других. Лишь воля и представление различны по существу, образуя последнюю и основную противоположность во всех вещах мира и не допуская никакого дальней-
- ↑ Спиноза, l. c. — Декарт, в Meditationibus de prima philosophia, Med. 4, стр. 28.
