роны, представляются нам, как нечто происходящее без причины, т. е., собственно, как некое чудо. Только опыт и размышление научают нас тому, что движения эти, подобно всем другим, возможны лишь в силу известной причины, которая в данном случае называется мотивом, и что в прослеженной нами мировой градации причина только по своей материальной реальности отстала от действия, по реальности же динамической, по энергии, она продолжала идти с ним рядом. Таким образом, на этой ступени, самой высокой в природе, понимание каузальности покинуло нас более, чем где бы то ни было. Осталась одна только голая схема, взятая в самом общем виде, и необходима зрелая рефлексия, для того чтобы и в данном случае сознать ту пригодность и необходимость, которые эта схема повсюду влечет за собою.
Но как, идя по гроту Позилиппо, попадаешь все в бо́льшую темноту, пока на полдороге дневной свет не начнет освещать пути с другого конца, — так точно и в данном случае: когда свет рассудка, обращенного со своей формой причинности на внешний мир, все более и более побеждаемый тьмою, дает уже под конец одно слабое и неверное мерцание, — тогда навстречу ему идет озарение совершенно иного рода, совсем с другой стороны, именно из нашего собственного внутреннего мира, — в силу того случайного обстоятельства, что мы, рассуждающие, в данном случае как раз сами являемся и объектом своего рассуждения. Для внешней интуиции и действующего в ней рассудка все увеличивающаяся затруднительность первоначально столь ясного понимания причинной, связи мало-помалу настолько возросла, что в действиях животного характера последняя сделалась уже почти сомнительной, отчего и позволяла видеть в них какое-то чудо, но именно в этот момент, с совершенно другой стороны, из собственного „я“ наблюдателя, является непосредственное понимание того, что в действиях животного характера действующим началом служит воля, та самая воля, которая для наблюдателя известнее и ближе всего того, что может доставить ему какая бы то ни было внешняя интуиция. Это сознание одно должно сделаться для философа ключом к проникновению во внутреннюю сущность всех тех процессов бессознательной природы, по отношению к которым причинное объяснение хотя и оказалось удовлетворительнее, чем по отношению к процессам, рассмотренным нами под конец (причем было оно тем понятнее, чем далее эти бессознательные процессы отстояли от последних), но все-таки оставляло после себя еще и там неко-
