и разрешается на две составные части, которые обе имеют свой источник в нас самих, именно — на чувственное ощущение и на a priori данные, т. е. в функциях нашего интеллекта, или мозга, заложенные формы, — время, пространство и причинность, к которым, впрочем, Кант присоединил еще одиннадцать других категорий рассудка, оказавшихся, по моему разъяснению, излишними и недопустимыми. Таким образом, наглядное представление и наше, опирающееся на него, эмпирическое познание на самом деле не дает никаких указаний для заключений к вещам в себе, и установленные Кантом принципы не позволяли ему признать наличность таких вещей. Как все прежние, так и Локкова философия приняла закон причинности за абсолютный и поэтому вправе была заключать от чувственного ощущения к внешним, независимо от нас действительно существующим вещам. Этот переход от действия к причине является, однако, единственным путем к тому, чтобы прямо от внутреннего и субъективно данного добраться до внешнего и объективно существующего. Но после того как Кант объявил закон причинности делом познавательной формы субъекта, этот путь был для него уже закрыт, — да он и сам довольно часто предостерегает от того, чтобы категория причинности получала себе трансцендентное, т. е. за пределы опыта и его возможности выходящее употребление.
В самом деле, вещь в себе теперь уже недостижима таким способом и вообще способом чисто-объективного познания, которое всегда остается представлением и, как такое, коренится в субъекте, никогда не давая чего-либо действительно отличного от представления. Нет, лишь в том случае можно прийти к вещи в себе, если переместить, наконец, точку зрения, именно — вместо того чтобы по-прежнему исходить, как это делали до сих пор, лишь от того, что представляет, начать отправляться от того, что представляемо. А это возможно для нас только по отношению к одной единственной вещи, которая доступна нам также изнутри и потому дана нам двояко: это — наше собственное тело, которое в объективном мире тоже существует для нас как представление в пространстве, но вместе с тем обнаруживается для собственного самосознания в качестве воли. Этим оно дает ключ прежде всего к уразумению всех его вызываемых внешними причинами {здесь — мотивами) действий и движений, которые, без такого внутреннего и непосредственного проникновения в их сущность, оставались бы для нас столь же непонятными и необъяснимыми, как и совершающиеся по естественным законам и в качестве проявлений естественных сил изменения остальных тел, данных нам исключительно в объективном воззрении; затем оно открывает доступ к пониманию пребывающего субстрата всех
