первоисточники действий природы всецело должны быть предметом метафизики“ (об истинной оценке живых сил, § 51).
Таким образом, с той точки зрения, на которую мы стали, — именно, с точки зрения метафизической, физическое объяснение мира, достигнутое с такой значительной затратой сил и остроумия, оказывается недостаточным и, мало того, даже поверхностным, сводясь до известной степени только к мнимому объяснению, так как оно заключается в ссылке на неизвестные величины, на qualitates occultas. Такое объяснение можно сравнить с чисто плоскостной силой, не проникающей внутрь, вроде электричества; пожалуй, его можно сравнить и с бумажными деньгами, которые имеют ценность только относительную, под условием существования иных денег. Я отсылаю здесь к более подробному анализу этого соотношения в основном моем произведении, т. 2, гл. 17, см. стр. 173 и след. (3 изд. 191 и след.). Есть в Германии плоские эмпирики, которые хотят заставить свою публику верить, что вообще не существует ничего, кроме природы и ее законов. На деле это не так: природа не вещь в себе, и законы ее не абсолютны.
Если мысленно сопоставить Канто-Лапласовскую космогонию, геологию от Делюка до Эли-де-Бомона и, наконец, первозарождение растительного и животного мира с комментарием на вытекающие отсюда их следствия, т. е. с ботаникой, зоологией и физиологией, то мы восстановим полную историю природы и систематически обозрим весь феномен эмпирически данного мира: а он только и образует проблему метафизики. Если бы одна физика могла ее решать, то проблема уже была бы близка к решению. Но это вовеки невозможно; два вышеупомянутых пункта, внутренняя сущность сил природы и обусловленность объективного мира интеллектом, наряду с a priori достоверной безначальностью как причинного ряда, так и материи, лишают физику всякой самостоятельности, или, иначе говоря, представляют собою те стебли, которыми ее лотос коренится в почве метафизики.
Впрочем, отношение последних выводов геологии к моей метафизике можно, вкратце, выразить следующим образом. В самый отдаленный период земного шара, предшествовавший образованию гранита, объективация воли к жизни ограничивалась наиболее низкими ступенями, т. е. силами неорганической природы; зато в них она раскрывала себя в самом грандиозном стиле и со слепым неистовством, при чем первичные элементы, уже химически дифференцировавшиеся, вступали в конфликт, ареной которому служила не только поверхность, но и вся масса планеты, и проявления которого должны были быть настолько колоссальны, что представить их не под силу никакому воображению. Световые явления, сопровождавшие эти
