руется воля к жизни[1]. Надо поглубже вдуматься в волю и понять ее во всех ее объективациях: лишь тогда мы уразумеем сущность ее и мира, а не тогда, когда будем конструировать общие понятия и строить из них карточные домики. Для того чтобы постигнуть великое зрелище объективации воли к жизни и характер ее существа, необходимы, разумеется, бо̀льшая вдумчивость и глубина, чем когда мы отделываемся от мира, прилагая к нему титул божества, или с плоскостью, свойственной и понятной только нашей милой неметчине, изъясняем, что это „идея в своем инобытии“, — ответ, в котором пошлость моей эпохи в течение целых двадцати лет находила себе несказанное удовлетворение. Конечно, согласно пантеизму или спинозизму, которых простыми пародиями являются эти системы нашего столетия, все это колесо бытия действительно вертится взад и вперед, без конца, во веки веков. Ибо в пантеизме мир — это Бог, ens perfectissimum, — т. е. ничего лучшего не может быть, ничего лучшего нельзя и представить себе. Нет нужды, следовательно, и в искуплении из этого мира, нет значит и такого искупления. Но зачем происходит вся эта трагикомедия, — этого решительно нельзя понять: ибо не имеет она зрителей, и сами актеры выносят бесконечные муки, лишь изредка испытывая скудные и чисто-отрицательные наслаждения.
- ↑ В Siècle, от 10 апреля 1859 г. (перепечатка в Journal du Magnetisme, Dupotet, от 25 мая 1859 г.), находим следующий, в подлиннике очень красиво написанный, рассказ об одной белке, которую змея околдовала и вовлекла в свою пасть. „Один путешественник, посетивший много областей на острове Яве, рассказывает о замечательном примере магической силы змей. Этот путешественник подымался на Junjind, одну из гор, называемых голландцами Pepergebergte. Проникнув в густую чащу, он заметил на одном дереве явскую белоголовую векшу; она резвилась и играла с грацией, присущей этому прелестному виду грызунов. Сферическое гнездо из гибких былинок и мху, спрятанное в наиболее высоких частях дерева, в сплетении двух веток, и углубление в стволу, казались, служили центром ее шаловливых движений. Она то удалялась от него, то сейчас же возвращалась к нему с необыкновенной живостью. Был июль месяц, и вероятно наверху были детеныши белки, а внизу — ее фруктовый склад. Внезапно ее как будто охватил ужас, движения ее стали неправильны и беспокойны, — точно ей все хотелось воздвигнуть какую-нибудь преграду между собою и некоторыми частями дерева; затем она свернулась и осталась без движения между двух ветвей. Путешественник понял, что невинному зверьку грозит какая-то опасность; но он не мог догадаться, какая именно. Он подошел ближе и, внимательно осмотрев дерево, увидел в дупле ствола удава, устремившего свои неподвижные глаза по направлению к белке. Наш путешественник испугался за бедную векшу. Аппарат для восприятия звуков у змей очень несовершенен, и они по-видимому не обладают тонким слухом. Впрочем, змея была так поглощена созерцанием своей добычи, что, по-видимому, вовсе не замечала присутствия человека. Путешественник, с которым
