ложе непорочно“ (К евреям 13, 4), — все-таки не следует заблуждаться насчет главного направления этих обоих агиографов. В глазах обоих девство было идеалом, а брак — только неизбежной уступкой для слабых, и лишь в качестве последней должен был он оставаться неоскверненным. Высшей же целью было для них полное, материальное самоотречение. Личное я должно отвращаться и воздерживаться ото всего, что доставляет наслаждение только ему и что доставляет ему это наслаждение только временно». Наконец, еще на стр. 288: „мы согласны с аббатом Захарией, который безбрачие (а не закон безбрачия) хотел выводить прежде всего из учения Христа и апостола Павла“.
Противоположностью этому основному учению истинного христианства всегда и всюду является только еврейство со своим παντα καλα λιαν. Это выясняется особенно хорошо из той важной третьей книги Στρωματα Климента, где он, полемизируя с названными выше еретиками-энкратистами, всегда противополагает им только иудейство и его оптимистическую историю творения, с которой новозаветное, мироотрицающее направление бесспорно стоит в противоречии. Но ведь и связь этого направления с еврейским в сущности имеет только внешний характер, — случайный и даже насильственный; и единственной точкой соприкосновения с христианскими догматами является здесь, как я уже сказал, только история грехопадения, которая, впрочем, у евреев стоит особняком и дальнейшего влияния на их священные книги не оказывает. Недаром, согласно евангельскому рассказу, именно ортодоксальные приверженцы этих книг предали крестной смерти Спасителя — за то, что они признали его учение противоречащим их собственному. В упомянутой третьей книге Στρωματα Климента с поразительной ясностью выступает антагонизм между оптимизмом и теизмом — с одной стороны и пессимизмом и аскетической моралью — с другой. Эта книга направлена против гностиков, которые именно и проповедовали пессимизм и аскезу, „εγκρατεια“ (всякого рода воздержание, особенно от какого бы то ни было полового удовлетворения), — за что Климент и страстно порицает их. Но при этом обнаруживается у него и то, что уже и священные книги евреев по своему духу находится в этом антагонизме с духом Нового Завета. В самом деле, за исключением грехопадения, которое у евреев представляет собою какое-то hors d’oeuvre, дух Ветхого Завета диаметрально противоположен духу Нового Завета; первый оптимистичен, второй пессимистичен. На эту противоположность указывает и сам Климент, в конце XI главы (προσαποτεινομενον τον Παυλον τῳ Κτιστῃ κ.τ.λ.), —
