как несостоятелен весь этот прием. Там нагромождена куча абстракций вроде: единое, многое, благо, творящее и сотворенное, самодовлеющее, причина, лучшее, подвижное, неподвижное, движимое и т. д.; но самые интуиции, которым только все те и обязаны своим источником и содержанием, игнорируются, рассматриваются свысока; затем из названных отвлеченностей строится некая теология, причем цель ее, ϑεος, прикрыта, и дело, по-видимому, ведется очень беспристрастно, как будто бы читатель с первой же страницы не знает, так же хорошо, как и автор, к чему все клонится. Отрывок оттуда я уже привел выше. Поистине, на этом произведении Прокла особенно легко убедиться, как непригодны и иллюзорны подобные комбинации отвлеченных понятий: из них можно вывести все, что угодно, — в особенности если еще прибегнуть к многосмысленности иных слов, вроде κρειττον (лучшее). При личном знакомстве с таким архитектором понятий надо только простодушно спросить его: где же все те вещи, о которых вы имеете нам столько рассказать, и откуда вы знаете те законы, из которых выводите свои заключения о вещах? Тогда он скоро вынужден будет сослаться на эмпирическое воззрение, в котором только и является тот реальный мир, откуда почерпнуты названные понятия. А затем остается лишь спросить его, почему он, архитектор, не действует честно и не исходит из данного ему воззрения такого мира: ведь это открыло бы ему возможность на каждом шагу обосновывать свои утверждения, вместо того чтобы оперировать понятиями, которые только отвлечены от воззрения и потому обладают лишь той силой, какую дает им оно. Но, конечно, в том именно и заключается фокус нашего архитектора, что с помощью таких понятий, в которых, благодаря абстракции, мыслится разделенным нераздельное и соединенным несоединимое он выходит далеко за пределы интуиции, давшей начало этим понятиям, и вместе с тем за пределы ее применимости, — выходит в совершенно иной мир сравнительно с тем, который предоставил ему строительные материалы, значит, — в мир небылиц. Я цитировал здесь Прокла потому, что как раз у него этот прием совершается с беззастенчивой наглостью и оттого особенно ясен; но и у Платона можно встретить подобные же, хотя и менее яркие образцы таких рассуждений, — да и вообще ими изобилует философская литература всех времен. Литература нашей эпохи богата ими; вспомните, например, произведения шеллингианцев и построения, которые возводятся там из абстракций вроде: конечное, бесконечное; бытие, небытие, ино-
