это всего удобнее по связи изложения, эпизодически вставить свои соображения на этот счет.
Обязанности по отношению к нам самим, подобно всяким обязанностям, должны быть либо обязанностями права либо обязанностями любви. Обязанности правовые перед нами самими невозможны, в силу самоочевидного основоположения volenti non fit injuria: именно, ведь то, что́ я делаю, всякий раз бывает то, что̀ я хочу, — таким образом, со стороны себя самого я всегда получаю лишь то, чего хочу; следовательно, тут никогда мое право не бывает нарушено. Что же касается обязанностей любви перед самим собою, то здесь задача морали уже выполнена, и последняя является слишком поздно. Невозможность нарушения обязанности любви к себе предполагается уже в высшем завете христианской морали: „Люби ближнего как самого себя“, — так что любовь, какую каждый питает к самому себе, заранее принята за maximum и условие всякой другой любви. При этом вовсе не прибавлено: „Люби себя самого как своего ближнего“ — всякий почувствовал бы, что требование это слишком мало, и это была бы единственная обязанность, при которой в порядке дня стояло бы opus supererogationis. Сам Кант, в „Метафизических основоначалах учения о добродетели“, на стр. 13 (R. стр. 230), говорит: „Чего каждый неизбежно желает уже сам собою, то не подходит под понятие обязанности“. Тем не менее, это понятие об обязанностях перед самими собою все еще сохранило свой авторитет и у всех пользуется особым благоволением, — что́ и не удивительно. Комичное впечатление производит оно однако в тех случаях, когда люди начинают хлопотать о собственной персоне и вполне серьезно говорить об обязанности самосохранения: ведь достаточно ясно, что у них уже душа ушла в пятки и нет нужды в добавочном стимуле какой-либо обязательной заповеди.
То, что обычно выставляется за обязанность перед самим собою, это прежде всего, тесно связанное с предрассудками и из самых поверхностных оснований исходящее рассуждение против самоубийства. Одному только человеку, который отдан во власть не только телесных, как животное, ограниченных настоящим, но и несравненно более тяжких, захватывающих будущее и прошлое духовных страданий, природа, в виде возмещения, даровала как привилегию возможность по произволу заканчивать свое существование еще прежде, чем она сама поставит ему предел, так что он не вынужден жить, подобно животному, до тех пор, пока может, но и живет лишь до тех пор, пока хочет. А надо ли ему, по этическим основаниям, отказаться от такой привилегии, это вопрос трудный, которого нельзя решить, по крайней мере, обычными, поверхностными аргу-
