ет необходимого значения для воли каждого разумного существа“, — все это не может служить основою для морального закона. Это неопровержимо свидетельствует, что Кант выставляет так называемый моральный закон не как факт сознания, не как нечто, эмпирически доказуемое, — каким хотят его видеть новейшие философских дел мастера, все вместе и каждый порознь. Как всякий внутренний, так еще решительнее отвергает Кант и всякий внешний опыт, отрицая для морали всякую эмпирическую основу. Таким образом, — на что́ я прошу хорошенько обратить внимание — он основывает свой моральный принцип не на каком-либо доказуемом факте сознания, вроде внутренних задатков, а также и не на каком-либо объективном отношении вещей во внешнем мире. Нет! Это была бы эмпирическая основа. Но основою морали должны быть чистые понятия a priori, т. е. понятия, еще совершенно лишенные всякого содержания из внешнего либо внутреннего опыта, т. е. представляющие собою голую скорлупу без ядра. Взвесьте, какой важный в этом смысл: как человеческое сознание, так и весь внешний мир, вместе со всем опытом и фактами в них, вырваны из-под наших ног. У нас нет ничего, на что мы могли бы опереться. За что же нам держаться? За два-три совершенно абстрактные, вполне еще свободные от содержания понятия, которые точно также целиком висят в воздухе. Из них, даже собственно из одной только формы их соединения в суждения, должен получиться закон, которому надлежит царить с так называемой абсолютной необходимостью и обладать достаточной силой, чтобы налагать узду на вихрь вожделений, на бурю страстей, на колоссальный эгоизм. Однако мы это еще увидим.
К этому предвзятому понятию об априорности и чистоте от всего эмпирического, необходимо присущих основе морали, тесно примыкает вторая любимая идея Канта: именно, установляемый моральный принцип, так как ему надлежит быть синтетическим положением a priori, имеет чисто формальное содержание, стало быть исходит всецело из чистого разума, должен, как такой, иметь силу и не для одних людей, но для всех возможных разумных существ и „только поэтому“, т. е. между прочим и per accidens, также и для людей. Ибо на то он и опирается на чистый разум (не знающий ничего кроме себя самого и закона противоречия), а не на какое-либо чувство. Таким образом, чистый разум принимается здесь не за познавательную способность человека, каковой он между тем только и служит, но гипостазируется за нечто само по себе существующее, — без всякого на то права и на самый пагубный соблазн и пример: доказательством чего может служить наша теперешняя жалкая эпоха философии. Между тем, это построение морали не для
