nunft („разум“) происходит от vernehmen („разуметь“), то оно обозначает, что разум есть способность разуметь пресловутое так называемое „сверхчувственное“ (νεφελοκοκκυγια, облакокукушество). Выдумка эта была встречена с беспредельным сочувствием, неустанно, с несказанным удовольствием, повторялась в Германии целых 30 лет, даже легла в основу разных философских систем, — меж тем как ясно, что хотя, конечно, Vernunft происходит от vernehmen, но лишь потому, что он дает человеку пород животным преимущество не только слышать, но и разуметь, однако не то, что́ происходит в облакокукушестве, а что один разумный человек говорит другому: вот что он разумеет, и способность к этому называется разумом. В этом смысле у всех народов, во все времена, на всех языках образовалось понятие разума, именно как способности всеобщих, абстрактных, не наглядных представлений, называемых понятиями, которые обозначаются и фиксируются словами: только эта способность и составляет действительное преимущество человека перед животным. Ибо эти абстрактные представления, понятия, т. е. объятия, совключения многих единичных вещей, обусловливают собою язык, а через него — подлинное мышление, а через него — сознание не только настоящего, свойственное также и животным, но прошлого и будущего как такого, а через это опять-таки — ясное воспоминание, обдуманность, предусмотрительность, цель, планомерную совместную деятельность многих, государство, ремесла, искусства, науки, религии и философии, словом — все то, чем жизнь человека так резко отличается от жизни животного. Для животного существуют лишь наглядные представления, а потому и наглядные лишь мотивы: по этой причине зависимость его волевых актов от мотивов очевидна. Не в меньшей мере имеется она и у человека, — и им тоже (при предположении его индивидуального характера) с самой строгой необходимостью руководят мотивы: но ими служат по большей части не интуитивные, а абстрактные представления, т. е. понятия, мысли, которые однако являются результатом прежних интуиций, — стало быть воздействий, полученных им извне. Но это дает ему относительную свободу, именно в сравнении с животным. Ибо он определяется не наглядною, наличною обстановкой, подобно животному, а своими мыслями, извлеченными из прежних опытов или усвоенными путем чужих указаний. Вот почему мотив, который и им движет с необходимостью, не обнаруживается перед глазами зрителя вместе с деянием, а его носит человек с собой в голове. Это не только всем его действиям и стремлениям, но уже всем его движениям сообщает явно отличный от поведения животных характер, — его направляют как бы более тонкие, невидимые нити: вот почему все
