пала хоть йота (а после его кончины я издам свои записки)“[1]. — В эту минуту чудесное животное подняло свою раздирающую уши песнь, которая может сбить с толку целое собрание магистрата, и сопроводило ее таким потоком непристойностей, что все стояли ошеломленные, смотря друг на друга. „Глядите, глядите, разумные[2] люди“, поспешно закричал хитрый плут, „глядите и становитесь на цыпочки! Это я называю говорить! Существует ли другой такой Аполлон, как этот? Как полагаете вы о тонкости его мыслей, о красноречии его языка? Есть ли на свете более великий ум?“ — Окружающие взирали друг на друга, но никто не осмеливался заикнуться и высказать, что̀ он думает, и в чем именно дело, — из боязни, чтобы его только не сочли за дурака: напротив, все в один голос разразились похвалами и одобрениями. — „Ах“, — воскликнула смешная болтунья, „этот клюв совсем меня пленил: я готова была бы слушать его целый день“. — „А меня пусть возьмет дьявол“, — сказал потихоньку один разумник, „если это не осел и таким везде не останется: однако я остерегусь высказывать это“. — „Честное слово“, — сказал другой, „это была, конечно, не речь, а ослиный крик, но горе тому, кто захочет сказать что-либо подобное! Так уж теперь ведется на свете: крот сходит за рысь, лягушка за канарейку, курица за льва, сверчок за щегла, осел за орла. Какая же мне нужда идти наперекор? Свои мысли я храню про себя, говорю же при этом, как все, и оставьте меня в покое! В этом вся суть“.
Критило пришел в крайнее негодование, будучи свидетелем такой пошлости — с одной и такого лукавства — с другой стороны. „Неужели глупость может до такой степени овладеть головами?“ — думал он. Но наглый фанфарон смеялся над всеми под прикрытием своего большого носа и, обращаясь, как в комедии, в сторону, с торжеством говорил себе самому: „Каково мы их всех дурачим? Мог ли быть такой успех даже у сводни?“ — и он снова угощал их сотнями несуразностей, опять восклицая: „Пусть только никто не говорит, будто это не так, иначе он выдаст себе патент на дурака“. И это только все больше усиливало низко-угодливое одобрение публики; уже и Андренио поступал, подобно прочим. — Но Критило, которому уже стало невмоготу, готов был лопнуть. Он обратился к своему смолкнувшему отрезвителю со словами: „до каких пор
- ↑ Lectio spuria, uncis inclusa („слова, помещенные в скобках, подложны“).
- ↑ Надо писать по-немецки gescheut, a не „gescheidt“; в основе этимологии этого слова лежит мысль, которую очень удачно выразил Шанфор в слонах: l’ecriture a dit que le commencement de la sagesse était la crainte de Dieu; moi, je crois que c’est la crainte des hommes („в Писании сказано, что начало премудрости был страх Божий; я же думаю, что это страх перед людьми“).
