Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. IV (1910).pdf/251

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 248 —

угощать сказочками, стараться импонировать словами и пускать читателю пыль в глаза, — нет, мы обещаем предложить немногое, честно данное.

То, что до сих пор служило основанием для объяснения, само становится теперь нашей проблемой, именно то, в каждом человеке врожденное и неискоренимое, природное сострадание, которое обнаружилось для нас как всеединый источник не-эгоистических поступков: а исключительно последним присуща моральная ценность. Прием многих современных философов, трактующих понятия добрый и злой как понятия простые, не нуждающиеся ни в каком объяснении и его не допускающие, и затем по большей части очень таинственно и благоговейно говорящих об „идее добра“, из которой они делают опору своей этики или по крайней мере покров для ее отсутствия[1], вынуждает меня вставить здесь объяснение, что понятия эти всего менее можно считать за простые, не говоря уже за a prirori данные, но что они выражают некое отношение и заимствованы из самого повседневного опыта. Все, что согласно с стремлениями какой-либо индивидуальной воли, называется, по отношению к ней, добрым: добрый ужин, добрый путь, доброе предзнаменование; противоположное будет дурным, в живых существах — злым. Человек, который, в силу своего характера, не склонен препятствовать стремлением других, а напротив, насколько в его власти, благоприятствует и способствует им, который, стало быть, не обижает других, а напротив, где может, оказывает им помощь и поддержку, называется ими, в том же самом смысле, добрым человеком, — следовательно, понятие добрый применяется к нему с той же самной относительной, эмпирической и в пассивном субъекте заложенной точки зрения. Если, теперь, мы исследуем характер такого человека не только по отношению к другим, но и сам в себе, то нам известно из предыдущего, что именно вполне непосредственное участие в благе и горе других, источником которого мы признали сострадание, есть то, откуда возникают в нем добродетели справедливости и человеколюбия. Если же мы обратимся к сущности такого характера, то найдем ее бесспорно в том, что он менее прочих делает различие между собою и другими. Это различие в глазах злобного характера настолько велико, что для него чужое страдание служит непосредственным удовольствием, которого он поэтому ищет без дальнейшей собственной выгоды, даже вопреки ей. То же различие в глазах эгоиста еще достаточно велико, чтобы он, ради достижения незначительной выгоды для себя, пользовался, в

  1. Понятие добра, в своей чистоте, есть первичное понятие, „абсолютная идея, содержание которой теряется в бесконечном“, Боутервек (Bouterweck, Praktische Aphorismen, ст. 64).
    Очевидно, из простого, даже тривиального понятия добро он всего охотнее желал бы сделать какое-то Διϊπετης, чтобы его можно было выставить в храме как идол.