Педро Матео[1], стали грызть себе ногти, чтобы не упустить кусок хлеба. И никого там не оказалось, кто бы решился сказать противное. Нет, все наперерыв кричали: „Исполин! великий, величайший из всех исполинов!“ Ибо каждый надеялся получить местечко, бенефицию. Про себя и в глубине они, конечно, говорили: „Здорово же я лгу! Он еще не успел вырасти, он остается карликом. Но что же мне делать? Попробуй, скажи, что думаешь, — тогда и увидишь, что из этого для тебя выйдет. Поступая же, как теперь, я имею, на что одеться, пить и есть, и могу блестеть, становлюсь великим человеком. Пусть поэтому он будет, чем ему угодно: вопреки всему на свете, пусть будет исполином“. — Андренио начал следовать за течением и тоже кричал: „Исполин, исполин, огромный исполин!“ И в то же мгновенье на него посыпались подарки и дублоны; он воскликнул тогда: „Вот, вот в чем житейская мудрость!“ Но Критило стоял, готовый прийти в исступление: „Я тресну, если не буду говорить“, — сказал он. „Молчи“, — возразил отрезвитель, „и не навлекай на себя гибели. Подожди немного, когда этот исполин повернется к нам спиной, и ты увидишь, как обстоит дело“. Так и случилось: едва тот сыграл свою роль исполина и удалился в гардероб саванов, как все стали говорить: „Что однако за простофили мы были! Ведь это был не исполин, а пигмей, в котором не было ничего, и который был совершенное ничто“, — и они спрашивали друг друга, как только это могло случиться. Критило же сказал: „Какая однако разница, говорят ли о человеке при его жизни, или же после его смерти! Как отсутствие изменяет речь! Велико же расстояние между тем, что над нашими головами, и тем, что под нашими ногами!“
Но обманы нашего нового Синона этим еще не кончились. Теперь он ударился в противоположную сторону и достал выдающихся людей, подлинных исполинов, которых он выдавал за карликов, за людей никуда не годных, ничтожных, даже менее чем ничтожных: и этому все поддакивали, за это тем и пришлось сойти, при чем люди, способные к суждению и критике, не смели и рта разинуть. Он вывел даже феникса, сказав, что это жук. Все согласились, что это правильно: с такой аттестацией феникс и должен был остаться“.
Все это — из Грациана, и все это — насчет summi philosophi, насаждать почтение к которому Датская Академия вполне серьезно считает своею обязанностью: этим она дала мне повод за сделанное поучение отблагодарить ее контр-поучением.
Я должен еще заметить, что предлагаемые два конкурсные сочи-
- ↑ Он воспел Генриха IV: см. Criticon, ч. III, cris. 12, стр. 376.
