наших остальных убеждений — вот что рекомендует уже Кант, и я не могу удержаться от того, чтобы не повторить здесь его слова: „Этим подтверждается уже признанное и хвалимое другими правило — спокойно продолжать свой ход во всяком научном изыскании, со всей возможной точностью и откровенностью, не беря в расчет то, с чем оно, быть может, столкнется вне его области, но проводя его само по себе с возможно большею истинностью и полнотою. Мне неоднократно приходилось убеждаться, что когда эта работа кончалась, то, что в середине ее касательно других, посторонних учений представлялось мне иной раз весьма рискованным, коль скоро я игнорировал это сомнение и занимался лишь моим делом, пока оно по завершалось, в конце концов неожиданным образом оказывалось в полном согласии с тем, что открывалось само собою, без малейшего соотношения с этими учениями, без лицеприятия и пристрастия в их пользу. Писатели избегли бы многих ошибок, сберегли бы много труда (потраченного на борьбу с фантомами), если бы только у них нашлось достаточно мужества, чтобы приступать к делу с несколько большей откровенностью“. (Критика практического разума, стр. 190 четвертого издания или стр. 239 розенкранцевского).
Все наши метафизические сведения все-таки, конечно, еще, как небо от земли, далеки от такой достоверности, чтобы надлежало отвергать какую-либо основательно доказанную истину по той причине, что ее выводы с ними не согласуются. Напротив, всякая добытая и установленная истина, это — завоеванный участок в области проблем знания вообще и прочный опорный пункт для приложения рычагов, которые приведут в движение другие тяжести: мы можем даже, в благоприятных случаях, разом вознестись с этого пункта до высшего взгляда на целое, чем какой мы имели до сих пор. Ибо во всяком отделе знания сцепление истин настолько велико, что кто вполне надежно овладел только одной из них, тот во всяком случае может надеяться покорить с ее помощью всю область. Как при трудной алгебраической задаче единственная положительно данная величина имеет неоцененное значение, обусловливая возможность решения, точно так же в труднейшей из всех человеческих задач, каковою является метафизика, надежное, a priori и a posteriori доказанное уразумение строгой необходимости, с какой вытекают деяния из данного характера и данных мотивов, представляет собою такое драгоценное указание, которое одно само по себе может служить исходной точкой для решения всей задачи. Поэтому все, что не имеет за собой прочного, научного удостоверения, сталкиваясь с такой хорошо обоснованной истиной, должно отступать перед ней, а не она должна сторониться. И она совсем не вправе идти на компромиссы и уступки, чтобы поставить
