мысли, тогда как аффектирующее представление есть нечто наглядное, наличное) как бы лишаются своей силы, и потому для них нет тут, как выражаются англичане, fair play: дело уже свершилось, прежде чем они могли ему воспрепятствовать. Это как если на дуэли один из противников выстрелит до команды. И в таких случаях, поэтому, как юридическая, так и моральная ответственность всегда — отчасти, — теряет силу, хотя в большей или меньшей степени, глядя по обстоятельствам дела. В Англии убийство, совершенное с стремительной опрометчивостью и без малейшей обдуманности, в пылу яростного, внезапно возбужденного гнева, называется manslaughter и карается легко, подчас даже совсем не наказуется. Опьянение — состояние, располагающее к аффектам, так как оно повышает живость наглядных представлений, ослабляет, напротив, мышление in abstracto и к тому же еще усиливает энергию воли. Вместо ответственности за деяние при этом является ответственность за самое опьянение: вот почему оно не служит оправданием с юридической точки зрения, хотя интеллектуальная свобода при нем отчасти утрачивается.
Об этой интеллектуальной свободе, το ἑκούσιον καὶ ἀκούσιον κατὰ διάνοιαν, говорит уже, хотя очень кратко и недостаточно, Аристотель в Ethic. Eudem., II, гл. 7 и 9, и несколько подробнее в Ethic. Niom., III, гл. 2. — Она же имеется в виду, когда medicina forensis („судебная медицина“) и уголовная юстиция спрашивает, находился ли преступник в состоянии свободы и, следовательно, вменяемости.
В общем, следовательно, совершенными в отсутствие интеллектуальной свободы надо считать все те преступления, при которых человек или не знал, что́ он делал, или по крайней мере не был способен принять в расчет то, что должно было бы удержать его от данного действия, именно — его последствия. В подобных случаях, поэтому, он не подлежит наказанию.
Те же, кто воображает, что уже в силу несуществования моральной свободы и благодаря вытекающей отсюда неизбежности всех поступков данного человека ни один преступник но должен быть наказываем, исходят из ложного взгляда на наказание, будто оно — кара за преступления, ради них самих, воздаяние злом за зло по моральным основаниям. Но такое возмездие, хотя о нем учил Кант, было бы нелепым, бесцельным и совершенно несправедливым. В самом деле, откуда же у человека может быть право объявлять себя абсолютным судьей другого человека в моральном отношении и в качестве такого мучить его за его грехи! Нет, закон, т. е. угроза наказанием, имеет своей целью служить противомотивом по отношению к еще не совершенным преступлениям. Если в том или другом случае он не окажет этого своего действия, то он должен быть
