зующим принципом. Поступок, по его словам (стр. 11; R., стр. 18), в том лишь случае обладает подлинной моральной ценностью, если он совершается исключительно по обязанности и просто ради обязанности, без всякой к нему склонности. Ценность характера начинает сказываться только в том, когда человек, без сердечной симпатии, холодный и равнодушный к страданиям других, и не будучи собственно по своей природе филантропом, все-таки совершает добрые дела просто под давлением тягостной обязанности. Это возмутительное для истинно морального чувства утверждение, этот апофеоз бессердечия, прямо противоположный христианской морали, выше всего ставящей любовь и полагающей в ней всю ценность (1-ое посл. к Коринфянам, 13, 3), этот бестактный нравственный педантизм удачно осмеян Шиллером в двух эпиграммах, под заглавием: „Сомнения совести и исход“ (Gewissensskrupel und Entscheidung). Ближайший повод к этим эпиграммам дали, по-видимому, некоторые всецело сюда относящиеся места в Критике практического разума, так, напр., на стр 150 (R., стр. 211): „Подобающая человеку готовность следовать моральному закону заключается в том, чтобы следовать ему по обязанности, а не по добровольной склонности, а также и не по само собою, без повеления, легко являющемуся стремлению“. — Тут должно быть повеление! Какая рабская мораль! Там же еще на стр. 213 (R., стр. 257) говорится: „что чувство сострадания и добросердечного участия было бы даже в тягость благомыслящим людям, так как оно вносило бы путаницу в их обдуманные принципы и потому возбуждало бы желание освободиться от него и подчиняться исключительно законодательству разума“. Я смело утверждаю, что вышеупомянутый (изображенный на стр. 11; R., стр. 18) бездушный, безразличный к чужим страданиям благодетель во всех своих поступках (если у него нет побочных целей) не может руководствоваться ничем иным, как рабской дейзидэмонией, все равно — титулует ли он свой фетиш „категорическим императивом“, или Вицлипуцли[1]. Что же иное могло бы подействовать на черствое сердце как только не страх?
Соответственно вышеизложенным взглядам, по стр. 13 (R., стр. 19), моральная ценность поступка заключается отнюдь не в умысле, с каким он совершен, а в правиле, какому человек следовал. Против этого я укажу на то, что только умысел решает вопрос о моральной ценности либо негодности деяния, — так что одно и то же действие, в зависимости от своего умысла, может быть достойным порицания или похвалы. Поэтому также, всякий раз когда между людьми
- ↑ Правильнее Гуйцилопохтли, мексиканское божество.
